Шум прошлого

Лысый молчал и ждал. Он слушал лепет этой испуганной дамочки и думал о том, что неужели ее стихи стоят тех тысяч, которые они найдут у нее в квартире. А еще лучше, если она их принесет сама, ведь наверняка славист ей уже передал пакет, потому что ни в комнате, ни при личном досмотре у него валюты не оказалось.

— Вот она, ваша книжечка! — и синяя обложка шлепнулась на журнальный столик.

Это был эффектный жест. Как же она у них оказалась? И тут она поняла, что «они» уже арестовали Ленчика, а может, и Жана.

— Умоляю вас, скажите, где Жан? Что с ним? — рыдания перехватили горло, слезы текли по липу, смывая все на своем пути, от ее уверенности не осталось и следа.

— Думаю, что господину Нуво уже лучше, но сегодня его срочно отвезли в Боткинские бараки. У него сильное отравление, а может, и дизентерия…

— Я могу навестить его?

— Ни в коем случае! Он в карантине, в специальном блоке, останется там до полнейшего выздоровления. Врачи пока не выяснили, что с ним, может, просто грибков поел, а может, что посерьезней. Так что минимум дней на десять.

— Но у него билет в Париж, через неделю он должен улететь!

— Не беспокойтесь, мы об этом позаботимся. В Париж он улетит… но чуть позже, а меня интересует другое, почему вы мне говорите неправду? Почему отрицаете, что никаких денег не получали от господина Нуво?

— Клянусь вам здоровьем моего отца, моей дочери, я никаких денег от него не получала. Ну, хорошо, я скажу вам… это правда, что он мне привез деньги за книжку, вот за эту, — и она скосила глаза на синюю обложку, — но он мне их должен был передать сегодня. Он не приехал, я стала волноваться. И потом, у меня пропала эта книжка. Причем странно как-то исчезла, я ее искала повсюду, но так и не нашла. Но теперь это не важно. Вот она, она у вас…

Ни в коем случае нельзя говорить о Ленчике, не хватало ещё и этого дурачка наивного приплести. Пусть будет, как есть. Книжку эту они изъяли у Жана, теперь понятно, ну, а о той, что стибрил Лёнчик, лучше не заикаться, пойдут расспросы кто да что — позора не оберёшься. У Жана они обыск делали, может, даже допрашивали. Странно, что не нашли валюты. Может, этот лысый врёт? Сами деньги взяли, а валят на неё.

В дверь деликатно постучали, и девушка в кокетливой белой наколке и розовом передничке вкатила на столике целую пирамиду угощений. Чашки, шоколадные конфеты, бутылка вина, коньяк, бутерброды.

— Спасибо, Наташенька, мы тут сами похозяйничаем.

Девушка скрылась за дверью, а лысый молодцевато встал и каким-то вульгарно знакомым жестом, будто он это делал по пять раз в день, подсел к Тамаре, не спросив её, разлил коньяк по стаканам и чокнулся.

— Угощайтесь, не стесняйтесь. Вам сейчас нужно снять напряжение. А потом продолжим разговор, подумаем вместе, как лучше поступить, — он сделал большой глоток, она тоже, но крепости не почувствовала, словно вода. — Главное, вы должны вернуть нам деньги. Понимаете, это снимет с вас всяческие подозрения. Не нужно их вам укрывать, ведь не приведи Господи, если дело дойдет до суда… могут и валютные операции всплыть. Тогда дело из политического может обрасти другими обвинениями. Как говорят в народе, от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Зачем вам это? Подумайте о семье.

— Вы хотите сказать, что меня арестуют?! За что?!

Тамару била дрожь, от её лихой бодрости и уверенности не осталось и следа. Да как и за что её могут арестовать, неужели издание этой книжонки уж такое преступление, неужели встречи с Жаном, который не первый раз бывал в СССР, могут быть причиной ареста? Почему лысый намекал на отца? Ей вспомнились слова друзей, что её отец-академик для неё стена, защита и ничего произойти не может, а потому она и решилась на эту публикацию.

— Мы ведь знаем, что о вас будет передача по Би-би-си. А если ваш отец ее услышит?

— Но мой отец — человек интеллигентный, он ученый с мировым именем, он меня любит и многое может понять.

— Наверное, но.. — и, помедлив, лысый добавил: — Он нас просил с вами поговорить.

— Как?! Этого не может быть, вы лжёте!

Она почти без сил, в изнеможении полулежала, откинув голову на спинку кушетки, и судорожно думала только об одном, как ей выбраться отсюда. Неужели он меня сейчас арестует, а может, отравит, как Жана? Тут она почувствовала, как ее зубы бьются о край стакана и холодная змейка льется по шее за вырез платья. Лысый, наклонившись и больно упершись острыми коленками ей в ноги, насильно вливал в неё коньяк. Она не сопротивлялась, она пила, и с каждым глотком ей становилось всё страшнее.

— Что совсем раскисла? Как дурака валять и с мальчиками кувыркаться, так смелости хватает, а как отвечать, так в штаны наделала! А ведь не девочка.