Шум ветра

Александра Нестеровна внимательно прислушивалась к словам, слегка кивала головой, одобряла. Потом сказала:

— Правильно подмечено про нынешних и прежних мужчин. А я, грешная, думала, что только мне одной видны изъяны теперешних мужчин, ан нет, всем видно! А про музыку что же вы забыли? Заводите, веселее будет.

Миша наклонился к стопке пластинок, выбрал одну, поставил на диск проигрывателя. Музыка была резкая, громкая. Он сделал еще громче, так, что зазвенели стекла в окнах. Старуха поморщилась и прикрыла уши платком.

Лева и Наташа пошли танцевать. Миша в нерешительности взглянул на двух женщин у стола и подошел к Марии Ивановне:

— Разрешите?

— Потанцуйте с Катей, — отвела его руку Мария Ивановна. — А я потом, посмотрю на вас.

— Ну что вы? — сказала Катя. — Мне же нельзя.

— Даже полезно, милая. Только не слишком, без резких движений. Иди!

Мария Ивановна легким касанием руки подтолкнула Катю и, оставшись сидеть на диване, любовно смотрела на танцующую молодежь, чуть-чуть улыбаясь, наклонив голову к плечу. Ее темных прямых и густых волос еще не коснулась седина, на гладком лице не было ни одной морщинки, глаза тепло светились неистраченной нежностью и добротой. Она думала о Кате: «Хорошая девушка. Милая…»

Через несколько дней Мария Ивановна получила письмо от сына. Вбежала в комнату радостная, с порога крикнула:

— Ур-ра, товарищи! Сереженька скоро приедет! Послушайте, что пишет. — Она развернула письмо и стала читать вслух: «Дорогая мамочка! Скоро я прикачу домой. Командир сказал, что нас демобилизуют после ноябрьских праздников».

— Слава тебе господи, — обрадовалась Александра Нестеровна. — Всего-то и осталось ждать две недели. Поди, возмужал наш Сережа, вырос. Все кажется, что мальчик, а он уже мужик здоровенный.

Одна Катя не обрадовалась этому известию. Вечером она подсела к Марии Ивановне на диван, грустно сказала:

— А как же я теперь, Мария Ивановна? Может, лучше уйти?

— Не смей и думать, глупая, — оборвала ее Мария Ивановна. — Места у нас хватит для всех, а Сереже объясним положение. Пускай и он думает, что ты наша дальняя родственница, племянница из Курска. У нас, в самом деле, так вышло, что в Курске живет какая-то тетя Нина. Еще до войны уехала. Сережа ее никогда не видал, да и я только с детства раза два встречала, совсем не помню. А бабушка не выдаст.

Катя от возбуждения раскраснелась, уткнулась лицом в мягкое плечо Марии Ивановны.

— Лучше сквозь землю провалиться. Не могу я врать.

— Вот еще задача, подумаешь! Не хочешь врать, — скажем правду. Я и сама не люблю вранья.

— Стыдно мне. Может, к Варваре Прокофьевне попроситься? Она пустит, как-нибудь перебьюсь в уголке.

— Выбрось из головы такую думку. Раз я взялась за тебя, я и доведу до конца. Никуда не отпущу тебя такую. Шутка ли? Я сама мать. Ничего в твоем деле стыдного нет, запомни ты раз навсегда. Ты женщина и гордо исполняй свое назначение. А про Сережу не думай плохого, он все поймет, он современный парень. Добрый, как я. В нашей семье все такие.

— Это так, точно так, — вмешалась в разговор Александра Нестеровна. — Ты, Катька, не смей уходить, я до смерти обижусь. Вот выручим тебя из затруднения, тогда решай судьбу, как захочешь, а нынче нельзя. Оставайся, никто в этом доме тебя не обидит.

В субботу женщины затеяли уборку в квартире, навели порядок, помыли полы, сменили занавески на окнах, протерли стекла до зеркального блеска. С трудом сдвинули с места старинный шкаф, развернули его, отгородили угол в большой комнате для Кати, поставили кровать, прибили к стенке поблекший самодельный коврик и повесили пестренькую ситцевую ширмочку в проходе. Получилось вполне уютное и укромное местечко, где Катя могла отдыхать днем и спать ночью. Само собой все выходило так, будто Катя основательно закреплялась в этом доме, все о ней заботились, относились к ней, как к члену семьи, ни в чем не обделяли. Ей было хорошо и вместе с тем тревожно, он не без опаски думала о том, как может осложниться ее жизнь с возвращением из армии хозяйского сына. Как знать, какой он? Как посмотрит на Катю? Разгадает игру и зло посмеется. Она не была беспомощной, знала, что всегда сумеет постоять за себя, ей просто не хотелось нарваться на оскорбительную жалость или презрение, а еще более того — на грубость и насмешку. И хоть в этом доме о Сергее говорили только с обожанием и любовью, подспудная тайная тревога не покидала Катю.

Катя в эти дни с особым увлечением занималась вязанием. Платок получался широкий, мягкий, с красивым узором.

— Умница, — хвалила ее Александра Нестеровна, приглядываясь к узорам. — Ладно мастеришь, как наши бабы, по-старинному. Вишь, как пальцы бегают, и глаз остер. Ловкая девка, мигом схватила.