Шуман. Карнавал

И этот страх гнал меня с места на место, у меня захватывало дыхание при мысли – “что же будет, если ты никогда больше не сможешь думать?” – Клара, тот не знает ни страданий, ни болезни, ни отчаяния, кто не был однажды так уничтожен, – тогда, в состоянии непрерывного, ужасного возбуждения, побежал я к врачу, сказал ему все – что я часто теряю сознание, что не знаю, куда деваться от страха, не могу поручиться, что в таком состоянии величайшей беспомощности не наложу на себя руки. Не пугайся, мой ангел; но слушай, – врач ласково успокоил меня и, наконец, сказал, улыбаясь: “Медицина здесь не поможет; поищите себе жену, она быстро вылечит вас”. Мне стало легче; я подумал, – дело пойдет на лад; ты тогда мало беспокоилась обо мне, ты была на полпути между ребенком и девушкой. И тут появилась Эрнестина – такая добрая девушка, какую едва ли видел свет. Вот, подумал я, это она; она тебя спасет. Я всеми своими силами стремился уцепиться за женское существо. И это было мне тем легче, что она любила меня, – я это видел».

3/ От Эрнестины к Кларе

Действительно, 21 апреля 1834 года в доме Вика поселилась его новая ученица-пансионерка, знакомая Клары, тремя годами ее старше – Эрнестина фон Фриккен, родом из города Аш (Asch) в северо-западной Чехии. Ее отец, барон Игнац Фердинанд фон Фриккен, был большим любителем музыки и даже сам сочинял. Всего несколькими неделями ранее он вместе с дочерью побывал на концерте, который Клара давала в Плауэне, сравнительно недалеко Аша. Барон жаждал познакомиться с молодой, но уже прославленной пианисткой и представить ей свою дочь, тоже игравшую на фортепиано. Он и Эрнестина, разумеется, наслышаны и о замечательных педагогических успехах Фридриха Вика и почли бы за счастье, если бы Эрнестине представилась возможность позаниматься под руководством такого учителя.

Их желание осуществилось. И вот Шуман, как и в годы учения, по-прежнему много времени проводивший в доме Виков, встретился с его новой обитательницей. Глазами Клары это выглядело так (она описала это несколько лет спустя): «Когда Эрнестина приехала к нам, я сказала ей: “Ты наконец узнаешь Шумана, он мой самый любимый среди всех наших знакомых”. – Но она и слушать не хотела, так как считала, что некий господин из Аша ей гораздо милее. Меня это очень огорчало, но так продолжалось недолго, она становилась для тебя все более и более привлекательной, и вскоре это зашло так далеко, что всякий раз, когда ты приходил, я должна была ее звать. Я это делала очень охотно, меня лишь радовало, что она тебя полюбила, этого я и хотела и испытывала удовлетворение. Когда ты приходил, ты разговаривал только с ней, для меня у тебя находились лишь всевозможные забавы. Это очень огорчало меня, но я утешала себя: все это оттого, что я постоянно около тебя и еще потому, что Эрнестина старше меня. Совсем особое чувство волновало мое сердце (хоть оно было еще очень юным, оно уже горячо билось во мне), когда мы шли гулять; ты беседовал с Эрнестиной, а со мною только изредка дурачился».

Как известно, Фридрих Вик, уже тогда с ревнивым подозрением относился к глубокой симпатии, которая с детства связывала его дочь с Робертом. Он сразу воспользовался случаем и отослал Клару в Дрезден для занятий композицией и вокалом (видимо, главной целью было все же создать такие условия, чтобы намечающемуся роману Роберта и Эрнестины никто не мог помешать).

В письмах 2 июля 1834 года Шуман откровенно рассказывает матери о своем душевном состоянии и делится планами: «Это необыкновенно чистая, детская душа, нежная и милая, полная сердечной любви ко мне и бесконечно приверженная ко всему, связанному с искусством, чрезвычайно музыкальная, – короче говоря – едва ли не все то, что я хотел бы пожелать своей жене, – и тебе, моей доброй матушке, я скажу по секрету: если будущее поставит предо мною вопрос – кого ты изберешь, я отвечу твердо: ее».