Читаем Шуры-муры на Калининском полностью

Путь наверх им предстоял недолгий — ему на пятнадцатый, Павлине на седьмой, к Крещенским. Сократ прошел вперед и медленно развернулся, стараясь не задеть своими мощными габаритами панель с кнопками. Павочка взошла, оказавшись лицом к лицу с эксстоматологом, и уперлась взглядом ему в переносицу. Он чуть зарделся и пошатнулся — с этой гражданкой по размеру они были одного поля ягоды. Она же почувствовала себя ведущей в этом тандеме и отворачиваться не пожелала. Сократу стало неловко, он начал стыдливо шарить по карманам в поисках ключей от квартиры, лифт ему был узок, стенки мешали, гражданка пялилась. Но до седьмого домчались быстро, гражданка беспрепятственно выпятилась.

Сократ потянулся, обрадовавшись освободившемуся пространству. Он всегда и везде занимал много места, но никакого внимания на это не обращал, ибо давно растерял стороннее восприятие себя. Жена Агнесса была тоже с внушительными достоинствами, да и всей общей картиной под стать мужу, который обращался к ней очень трогательно «аньгел мой», нежно так произносил, словно слово это состояло из одних мягоньких знаков. Два этих великана родили дочь, которую назвали просто и совсем не звучно — Надюха, хотя могли бы проявить большую фантазию в выборе имени — от Сократов с Агнессами Нади не должны рождаться. Но все-таки получилась Надюха. Соединившись, оба «аньгела» вложили все свое могущество в эту крошку, которая родилась уже пятикилограммовой, о чем неоднократно и с нескрываемой гордостью родители до сих пор всем и рассказывали, хотя, по Павочкиным подсчетам, с того счастливого момента прошло лет сорок пять уж точно. Но Надюха все еще продолжала жить с родителями. Мужа под свои телеса ей пока так и не удалось найти. Надюха была настоящей бой-бабой, Павочка ее сторонилась, хоть внешне они были чем-то похожи. Надюхи везде было очень много, она постоянно находилась вне своей квартиры, тяжко вздыхая и неуклюже передвигаясь по общественным территориям — то около подъезда в ожидании кого-то, то с лифтершами в разговорах, то с соседями в обсуждениях, то в лифте поднималась наверх, то зачем-то сразу спускалась обратно в фойе. Но вот именно с ней-то, в отличие от ее папы, Пава как раз и не любила ездить в лифте. Если папа был вежлив, молчалив и галантен, то Надюха — нагла и бесцеремонна. Стоило Павочке увидеть, что Надюха ждет лифт, она сразу замедляла ход и намеренно зацеплялась языком с кем-то из лифтеров или, старательно щурясь, начинала изучать доску объявлений. Павочка с ее высокоразвитым чувством прекрасного и достаточно острым обонянием в этом крошечном замкнутом пространстве без вытяжки от Надюхи сильно страдала. Так-то сама Надежда была неплохой, но вот в лифте… Она никогда не церемонилась, а просто вдавливала Павочку в стенку могучим животом, да еще с такой силой, что явственно можно было почувствовать, как мощно и в то же время жалобно бурчат ее кишки. Несколько раз она победно и напористо рыгнула ей прямо в лицо чесночно-селедочными парами, потому как считала, что все, что естественно, то небезобразно. Ну и разок пустила шептуна, словно решив одарить им именно Паву, умышленно дождавшись момента, когда они останутся в лифте наедине, или просто ей приспичило снять давление с прямой кишки. Неважно, результат был один. Павочка почувствовала справедливое возмущение, переходящее в бессильную ярость, и с усилием подавила подступающую тошноту. А Надюха, не обращая внимания на посторонние страдания, выкатилась на седьмом этаже и басом снисходительно разрешила Павочке: «Ну идите пока». Потом снова медленно загрузилась в кабину, даже не поморщившись. Конечно, свое не пахло. В общем, Павочка Надюху опасалась. И даже не столько ее обширности, хоть она была эдаким женским вариантом Ильи Муромца, а того, какие неожиданные запахи она могла произвести.

Клопы за деньги

Когда через пару месяцев после вселения ажиотаж немного спал и бытовая жизнь более или менее наладилась, Роберту из Союза писателей передали просьбу отдела культуры ЦК о фотосъемке для газеты «Известия» с большим интервью поэта. О том, что придет фотокорреспондент, предупредили заранее, за целый месяц, чтобы хватило времени подготовиться, расставить все по местам, навести, так сказать, красоту.

— Интересно, а где мы мебель возьмем? — вроде как сам себя спросил Роберт, зная, что им в новой квартире толком-то и спать пока не на чем. С прошлого места жительства перевезли совсем немного предметов, столы, лавки, этажерки были в основном там встроены, делали все на заказ. — Я точно не узнавал, но даже если мы сегодня поедем в мебельный, то ждать придется чуть ли не полгода, пока гарнитур или что-то там еще придет, надо же записываться. А тут съемка уже через месяц.

— Давай тогда купим антикварную, — чуть подумав, предложила Алла, — это сейчас самый писк, все как с ума посходили! А? Что скажешь? Ты не против?

— Да пожалуйста, Аленушка, главное, чтоб на ней можно было еще и сидеть, и желательно удобно, а чтоб не только для красоты. У меня ж сидячая работа, — спокойно ответил Роберт, улыбнувшись.

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографическая проза Екатерины Рождественской

Двор на Поварской
Двор на Поварской

Екатерина Рождественская – писатель, фотохудожник, дочь известного поэта Роберта Рождественского. Эта книга об одном московском адресе – ул. Воровского, 52. Туда, в подвал рядом с ЦДЛ, Центральным домом литераторов, где располагалась сырая и темная коммунальная квартира при Клубе писателей, приехала моя прабабушка с детьми в 20-х годах прошлого века, там родилась мама, там родилась я. В этом круглом дворе за коваными воротами бывшей усадьбы Соллогубов шла особая жизнь по своим правилам и обитали странные и удивительные люди. Там были свидания и похороны, пьянки и войны, рождения и безумства. Там молодые пока еще пятидесятники – поэтами-шестидесятниками они станут позже – устраивали чтения стихов под угрюмым взглядом бронзового Толстого. Это двор моего детства, мой первый адрес.

Екатерина Робертовна Рождественская

Биографии и Мемуары / Документальное
Балкон на Кутузовском
Балкон на Кутузовском

Адрес – это маленькая жизнь. Ограниченная не только географией и временем, но и любимыми вещами, видом из окна во двор, милыми домашними запахами и звуками, присущими только этому месту, но главное, родными, этот дом наполняющими.Перед вами новый роман про мой следующий адрес – Кутузовский, 17 и про памятное для многих время – шестидесятые годы. Он про детство, про бабушек, Полю и Лиду, про родителей, которые всегда в отъезде и про нелюбимую школу. Когда родителей нет, я сплю в папкином кабинете, мне там всё нравится – и портрет Хемингуэя на стене, и модная мебель, и полосатые паласы и полки с книгами. Когда они, наконец, приезжают, у них всегда гости, которых я не люблю – они пьют портвейн, съедают всё, что наготовили бабушки, постоянно курят, спорят и читают стихи. Скучно…Это попытка погружения в шестидесятые, в ту милую реальность, когда все было проще, человечнее, добрее и понятнее.

Екатерина Робертовна Рождественская

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Шуры-муры на Калининском
Шуры-муры на Калининском

Когда выяснилось, что бабушка Лида снова влюбилась, на этот раз в молодого и талантливого фотокорреспондента «Известий» — ни родные, ни ее подруги даже не удивились. Не в первый раз! А уж о том, что Лидкины чувства окажутся взаимными, и говорить нечего, когда это у неё было иначе? С этого события, последствия которого никто не мог предсказать, и начинается новая книга Екатерины Рождественской, в которой причудливо переплелись амурные страсти и Каннский фестиваль, советский дефицит и еврейский вопрос, разбитные спекулянтки и страшное преступление. А ещё в героях книги без труда узнаются звезды советской эстрады того времени — Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон, Эдита Пьеха и многие другие. И конечно же красавица-Москва, в самом конце 1960-х годов получившая новое украшение — Калининский проспект.

Екатерина Робертовна Рождественская

Биографии и Мемуары

Похожие книги

100 знаменитых евреев
100 знаменитых евреев

Нет ни одной области человеческой деятельности, в которой бы евреи не проявили своих талантов. Еврейский народ подарил миру немало гениальных личностей: религиозных деятелей и мыслителей (Иисус Христос, пророк Моисей, Борух Спиноза), ученых (Альберт Эйнштейн, Лев Ландау, Густав Герц), музыкантов (Джордж Гершвин, Бенни Гудмен, Давид Ойстрах), поэтов и писателей (Айзек Азимов, Исаак Бабель, Иосиф Бродский, Шолом-Алейхем), актеров (Чарли Чаплин, Сара Бернар, Соломон Михоэлс)… А еще государственных деятелей, медиков, бизнесменов, спортсменов. Их имена знакомы каждому, но далеко не все знают, каким нелегким, тернистым путем шли они к своей цели, какой ценой достигали успеха. Недаром великий Гейне как-то заметил: «Подвиги евреев столь же мало известны миру, как их подлинное существо. Люди думают, что знают их, потому что видели их бороды, но ничего больше им не открылось, и, как в Средние века, евреи и в новое время остаются бродячей тайной». На страницах этой книги мы попробуем хотя бы слегка приоткрыть эту тайну…

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Ирина Анатольевна Рудычева , Татьяна Васильевна Иовлева

Биографии и Мемуары / Документальное