Шушана, Жужуна и другие родственники

Манана изобразила фирменную, приклеенную улыбку и отвернулась, облив подошедшую девушку презрением. Целый таз презрения на нее вылила, так все потом говорили. Каха замахал руками, подбежал к Лике, потом вернулся к жене и опять бросился к любовнице. Супруга стояла спокойно, обмахивалась веером, и всем сразу стало понятно – где эта Лика и где она, Манана.

– Ты сейчас похож на бойцовского петуха, – сказала она мужу, не дрогнув ни одной мышцей. Даже губами она шевелила так, будто чревовещала, а не говорила. – Если я на тебя дуну, ты улетишь. Помни об этом.

– Что ты такое говоришь? Я клянусь, не знаю, кто это! – кричал Каха.

Манана отсидела первое отделение оперы, нашла исполнение ужасным и собралась домой. Каха заявил, что поют гениально, и попросил разрешения остаться на второе отделение. Мимо опять прошла Лика, которая изо всех сил буравила Манану взглядом.

Все вокруг только и обсуждали этот треугольник. Обсуждали так громко, что певцы сами себя на сцене не слышали. Все восхищались Мананой, ее выдержкой и прекрасными манерами, ее знаменитым олимпийским спокойствием. Лику сочли дерзкой, пошлой, невоспитанной и пришли к выводу, что эту кекелку не то что в оперу, в город нельзя пускать.

– Где были глаза Кахи? У него что, помимо запора, еще и слабоумие? Он ослеп и ничего не видит? – слышалось со всех сторон.

Манана покидала оперу с ровной спиной, обмахиваясь веером и небрежно держа сумочку. Каха семенил за ней. Где-то позади маячила Лика, рвавшая на груди ожерелье. Их проход по центральной лестнице стал сенсацией – все гадали: Каха уйдет с женой или останется с любовницей на второе отделение. Даже артисты вышли из гримерок и не спешили на сцену, чтобы посмотреть, чем все закончится. Поскольку Каха дошел до конца лестницы и вернулся, потом опять спустился, все зрители собрались в фойе, а второе отделение пришлось задержать. Каха три раза метался по лестнице.

– Ты что, собираешься на Олимпийские игры? – не дрогнув губами, спросила Манана. – Если ты еще раз побежишь по лестнице, у тебя или понос откроется, или инфаркт стукнет. И я даже не знаю, что для тебя будет лучше.

Каха прирос к месту. Он стал ниже ростом и покорно посеменил за женой к дверям. Но вдруг эта девица, эта нахалка, у которой не было никаких достоинств, кроме молодости, закричала: «Каха!» Все собравшиеся в фойе замерли и ждали ответа. Мужчины не без интереса смотрели на Лику и с некоторой завистью и солидарностью – на Каху. Женщины, которых было большинство, восхищались тем, как Манана спокойно поправила палантин на плечах, как элегантно обмахнулась веером, как улыбнулась всем сразу и никому в отдельности. Если бы Манана стояла на сцене, ей бы начали аплодировать, вне всяких сомнений. Но она стояла внизу, у самых дверей, и не знала – побежит ли ее Каха за своей любовницей или откроет дверь ей, жене. Манана замерла в ожидании – открыть дверь самой было ниже ее достоинства. И тут Каха закричал. Все свидетели этого грандиозного события, можно сказать, представления века, впоследствии удивлялись тому, как он посмел вообще закричать, как он посмел закричать так громко и как Манана не испепелила его взглядом в тот же момент.

– А если это страсть?! – завопил Каха. – А если любовь?!

– Каха, я тебя умоляю, если у тебя сейчас запор, я сделаю тебе клизму, если у тебя понос, я дам тебе лекарство, только не говори мне про любовь! Если твой бедный кишечник сейчас отвечает за твой бедный мозг, то не нужно всем об этом знать, – спокойно ответила Манана, обмахиваясь веером. – Посмотри на нее: это я двадцать лет назад. Это не копия, это подделка. Через пять лет она будет выглядеть хуже, чем я сейчас. Зачем ты так унижаешься? Если тебе нужно молодое тело, которое не умеет себя вести в обществе и у него такой нос, что я бы из дома не вышла, так я ничего не имею против! Но если ты говоришь про любовь, то я тебе напомню, где твое место! А твое место сейчас в уборной в моей квартире!

Каха немедленно сдулся. Он открыл дверь и держал ее, пока Манана выходила на улицу. Странно, что она не сорвала овации.

Но эта беспардонная девица совершенно не знала приличий. Она вела себя так, как ни одна из любовниц Кахи себе не позволяла. Несмотря на перенесенный позор, после которого она должна была испариться, исчезнуть, умереть, заболеть экземой или уехать в свою деревню, эта дамочка заявилась к Манане домой. Та заперла дверь на все замки и выключила свет – сделала вид, что дома никого нет. Лика покричала под дверью, что у них с Кахой любовь настоящая, что он ее любит больше, чем Манану, что жена должна его отпустить к ней и еще что-то про настоящие чувства.

Каха в этот момент лежал в спальне с клизмой и никак не мог повлиять на процесс. В том смысле, что он не мог встать с постели и кинуться к своей возлюбленной.