Шут и Иов

Когда вопрос стоял — кто кого? (т. е. быть или не быть Санкт- Петербургу) Пётр в 1705–1709 гг. проявил безумную расточительность при наборе в армию (по 40 тысяч рекрутов). Павел Ковалевский — социолог, психолог, историк в начале XX в. хорошо сказал о Петре: «Такой человек для себя, как бы, не существует. Всю жизнь он отдаёт выполнению идеала…. Они живут своим идеальным миром и для него. Вся сумма энергии в проявлении программы прямо пропорциональна самому идеалу».

А цель была действительно огромной. Санкт-Петербург превратился в сознание Петра и мучительно материализовался не просто как вторичный духовный центр, а как реальная видимая часть невидимого Центра, как Земная Шамбала, Город Мира. Бинарность Вселенной в Санкт-Петербурге Пётр довёл до логического конца — в империи, раскинувшейся на 2-х континентах, при 2-х государях (Пётр и Ромодановский), 2-ая столица в середине Земли мыслилась как второй полюс Единого Центра[]. Но он же читал Апостолов в церкви? Неужели Пётр действительно поклонялся демонам, как о нём говорили и говорят до сих пор?

Но сначала напомним, что даже в посланиях Апостолов, в главе каждого из них, в первотексте, стоит имя Агартхи — Agarrttha-al-Caletim — (послание к галатам), Agarrttha-al-Ephesim (к эфесцам), Agarrttha-al-Romim (римлянам). В Книге Бытия (XIV 18–20) впервые в Библии появляется Мельхиседек — «царь и жрец», или царь правосудия (символ — весы и меч, в иероглифическом смысле они соответствуют двум знакам, передающих корень «хак», которые выражают одновременно понятия «справедливость» и «истина», а у некоторых народов и царскую власть — числовое значение «хак» — 108)[].

Мелхиседек — царь Салема — Града Мира. Но реального Салема не существовало, это не обозначение конкретно-исторического места, а фиксация движущегося по истории эквивалента Агартхи. Иерусалим и стал зримым символом Центра, подлинного «Салема» (Иерусалимский храм основал Соломон (Шломон) — производное от Салема). Мелхиседек — священник Эль-Элиона, но ап. Павел уже не делает различия между Эль-Элионом и Эммануилом (будущим Мессией) Ветхого Завета, поэтому два вида священства (ветхо- и новозаветные) составляют единое целое и являются свойствами царя «Салема». Числовое значение — 197 (17).

Пётр, основав «Салем», став Мелхиседеком (17)[], царём справедливости (108), и оказался в конце концов в положении, которое гениально передал Вл. Маяковский: «И никто не поймёт Петра-Узника, закованного в собственном городе». Но узником был и Пушкин. Вот почему Германн в «Пиковой Даме» сидит в сумасшедшем доме с удивительно точным адресом — «в 17-м нумере». Он уже прекрасно понимал, что заточён в «священном городе Мелхиседека».

А что мы знаем о том, кто подарил тайну 3-х карт — графе Сен-Жермене? Долгое время считалось, что он был внебрачным ребёнком испанской королевы Марии, вдовы Карла II, после, что он являлся первенцем — Ференца Ракоци, национального героя Венгрии. Тайна его рождения была известна Людовику XV, но он держал её в тайне при всей своей общительности. Ландграф Карл Гессенский после его смерти сжёг все его бумаги. Наполеон III приказал собрать всё, как-либо относящееся к нему, но «как-то» досье сгорело вместе с Домом.

Миссию Сен-Жермена описывает Эндрю Томас в уже адаптированной книге: «Чтобы предупредить вспышку насилия и жестокости, не нарушая естественный ход социального развития, было дано поручение Великому Адепту, который внезапно появился на французской сцене в 1743 г. Он приехал из Азии, где находился в паломничестве в отдалённых монастырях, а также был гостем Персидского шаха. Этого посланца звали граф де Сен-Жермен. Граф сидел за столом с королём и принцами, но не касался ни пищи, ни вина. У себя дома он обедал обычной кашей, напоминающей пищу тибетцев. Его поручением было сближение и общение с королями и министрами — для того, чтобы побудить правительства к умеренности и реформам. Сен-Жермен думал привлечь внимание высшего общества. Поэтому его одежда буквально сияла созвездиями великолепных бриллиантов.

В 1749 г., когда маршал Белль-Иэль возвращался в Париж из Пруссии, он привез с собой графа. Королю Луи XV его представила фаворитка маркиза Помпадур. Не без основания предупреждение относительно будущего Франции адресовалось этому королю, сказавшему небрежно: „После меня — хоть потоп!“. Этот потоп, кровавый потоп, стремился предупредить посланник Шамбалы».