– Ах, Брюскэ, мои лошади обливаются потом, верно их гоняли всю ночь.
Но Брюскэ успокоил его, сказав, что в то время, как поили лошадей, они легли в воду; словом, он обманывал своего гостя, как только мог.
«Король Генрих подарил испанскому шуту хорошую золотую цепочку, которая стоила триста экю, Брюскэ заказал и себе точно такую же цепочку, только медную, но велел ее позолотить, как можно лучше и затем обменялся цепочкою с испанским шутом. Когда последний уехал во Фландрию, то Брюскэ написал все откровенно королю Филиппу, заметив при этом, что его шут не более, как глупый фат. Когда Генрих II узнал об этом, то остался этим очень недоволен и приказал Брюскэ отослать обратно испанскому шуту его цепочку: последний мог бы подумать, что сам король подарил ему, в насмешку, медную цепочку. Брюскэ, конечно, исполнил приказание короля и Генрих II наградил его за это».
Конечно, это были грубые шутки, которые напоминают мошенничество бродяг. Но вот еще один пикантный рассказ о выходке Брюскэ; тут он уже является настоящим шутом, забавным и остроумным, а не мистификатором, не разбирающим средств для своих шуток.
Король Генрих II торжественно въехал в Руан в 1550 году и председательствовал в торжественном заседании Нормандского парламента. Королева Екатерина Медичи, Mapия Лотарингская, вдовствующая королева, регентша Шотландии, вдова Иакова и придворные дамы их свиты присутствовали на этом заседании в соседней комнате, отделенной от залы трельяжем из орешника, так, чтобы они могли все видеть, но их бы никто не видел. Заседание не представляло никаких особенностей и было довольно скучно, благодаря напыщенной речи генерального адвоката Мартинбоца, который должен был приветствовать короля. Но лишь только король вышел из залы, то королевы и их свита вышли из соседней комнаты в залу, чтобы несколько развлечься и уселись в креслах судей, тогда как королева поместилась на троне, с которого только что сошел король. Брюскэ, конечно, также был в свите короля и занял место на скамье адвокатов. Затем, с апломбом консула, прерванного в своем деле, он стал говорить быстро и оживленно, решая одно дело за другим, защищая то ответчика, то истца, пересыпая свою речь латинскими цитатами и подводя статьи закона; конечно, присутствовавшие здесь королевы и сопровождавшие их дамы умирали со смеху; когда Брюскэ кончил, то все дамы отправились осматривать здание и королева пожертвовала сумму в сто фунтов на заключенных.
Главный peгистратор парламента, свидетель такого чрезвычайного заседания, увековечил его память, внеся это в регистр после официального заседания, которое, благодаря скучной болтовне Мортинбоца, было более занимательно[50].
Шутка Брюскэ, почти два века спустя, опять всплыла на поверхность и присутствии таких же знаменитых особ. К 1837 году герцог Орлеанский, старший сын Людовика-Филиппа, посетил суд в Руане вместе с герцогиней Орлеанской. Г-н Флокэ, главный peгистратор суда, попросил позволения у высоких посетителей прочитать им некоторые извлечения из регистра парламента; эго чтение вызвало всеобщий смех. Это оказался протокол того самого заседания, в котором Брюскэ выразил, таким блестящим образом, свои способности по части юридических наук.
Это не в первый раз, что Брюскэ смеялся над судебными властями. Гильом Буше[51] приводит еще другую выходку этого шута, жертвой которой сделался советник парижского суда.
«Я расскажу вам еще об одной выходке Брюскэ и вы от души посмеетесь над этим. Один из советников парижского суда обедал в одном из предместье, где Брюскэ был почтмейстером: советник обратился к нему, прося его дать ему оседланную лошадь, чтобы только доехать до суда. Брюскэ, проиграв в суде какое-то дело, дал советнику самую лучшую из почтовых лошадей. Советник сел на нее в своей судейской мантии, Брюскэ послал за ним вслед почтаря, который стал трубить в рожок и погонять лошадей. Лошадь, на которой сидел советник, также пустилась в галоп, так что седок никак не мог остановить своего коня до следующей почтовой станции. Можете себе представить, как смеялся Брюскэ, когда увидел советника, возвращающегося обратно всего в грязи
Брюскэ очень часто нападал на духовенство, даже на пастырей церкви, как это видно из анекдота, о котором упоминает Ноэль дю Файль.