Шут

Шут знал, если уж добиваться правды, то именно у него. Дени Авером был известен при дворе как человек патологической честности. Врать и выкручиваться он не любил и не умел, поэтому, когда не желал что-то говорить, попросту молчал. За свои полсотни с лишним лет капитан не нажил ни жены, ни детей, ни даже поместья какого захудалого. Зато его гвардейцы были гордостью короля. Дени творил их по своему образу и подобию — служение короне превыше жизни. И, надо сказать, эти вышколенные ребята своего капитана уважали, многие называли отцом. Однако ж и врагов Авером имел изрядное количество. Не всех устраивала железная дисциплина, да и честолюбцев охочих до выслуги всегда хватало. Таких, что о внешности своей пекутся больше, чем об остроте клинка. В гвардии они надолго не задерживались, если только не имели за спиной папаш с тугими кошелями. И, насколько было известно Шуту, именно в необходимости мириться с этими отпрысками богатых фамилий крылась главная печаль капитана Дени, который мечтал видеть гвардию цельным сплоченным организмом с единой волей. 'Как можно полагаться на гвардейцев, если из них едва ли не треть — дерзкие сынки родовитых дворян, полагающие, что им все позволено? Что гвардия — это просто шанс блеснуть перед Его Величеством и даже пролезть в фавориты. Разве они готовы до последнего вздоха защищать своего короля? Шут разделял сомнения капитана, да и в целом отношения у них были дружеские. В отличие от большинства придворных, Авером никогда не сомневался в умственных способностях Шута — он не умел врать сам, но и чужое притворство вычислял с первого раза. 'Мне, — объяснял он, — по долгу службы положено людей насквозь видеть. Я бы много чего мог порассказать о каждом, кто столуется у нас во дворце… . Он мог бы, да…

Одно не стыковалось: от какого помрачения капитан вдруг стал делиться новостями с Аритой? Впрочем, эта-то и соврет — не дорого возьмет.

Шут нашел Дени в казарменном зале собраний, где тот проводил очередную нравственную беседу с самыми молодыми воспитанниками, только готовыми принять присягу. Проскользнув в комнату, Шут беззвучно прикрыл за собой дверь и присел на лавку, которую почти скрывала густая тень от высокого стеллажа с тренировочными мечами. Кандидаты в защитники королевской семьи стояли перед капитаном ровным строем и едва сдерживали радостное возбуждение. Похоже, именно в это утро мальчишки получили свою парадную форму — черные с золотым кантом мундиры — и очень гордились ею. Не без удивления Шут заметил среди них сына графини Кэр.

'А этот-то что здесь делает? — подумал он, разглядывая юного графа. Младший и самый любимый наследник своего отца, Теол Арималь всегда был ужасно болезненным и робким, — Какой из него защитник? — Впрочем, надо отдать должное, стоящий перед Дени молодой человек почти не походил на того бледного мальчика, каким Шут запомнил его. В новой ладно сидящей форме графский сын выглядел вполне мужественно. Но главное, Шуту понравились его глаза. Не испуганные и не нахальные, как это свойственно многим отпрыскам знатных семей, а полные огня и решимости. Готовность следовать науке капитана сверкала в этих глазах. — Молодец все-таки Дени! — улыбнулся Шут.

Главный гвардеец Закатного Края был среднего роста, поджарый и крепкий. Его почти седые волосы, коротко остриженные чуть ниже ушей, резко контрастировали с загорелой темной кожей лица. Прямые узкие губы, крючковатый ястребиный нос и длинный шрам на правой щеке — суровая красота воина… Дамы не редко дарили капитану знаки внимания.

— Так вот я вам еще раз повторю, — Авером прошелся вдоль шеренги новичков, потрясая тяжелым знаменем гвардии, — это — не просто тряпка на шесте! Это ваша честь, ваша клятва, ваше имя! Через два дня вы не просто будете целовать это знамя, вы присягнете короне, а это, мальчики, — не шутка. Поэтому я вас еще раз прошу, подите прочь, если думаете, что служба в гвардии — это красивая форма и барышни в соплях от восхищения вашим бравым видом. После присяги вы станете людьми короля, его защитой, опорой и щитом! Все! Можете быть свободны, — Дени отвернулся от мальчишек и направился к Шуту, прогоняя с лица суровость. — Ну, здравствуй, господин Патрик. Ты, говорят, болеть изволил?

— Было дело, капитан. Уже, как видите, здоров. А вы сами?

— А мне чего? Я, брат, отродясь ничем не хворал, — Авером заботливо прислонил знамя к стене и сел на соседнюю лавку. — Вот, разве что, заработал синяков накануне, решил, так сказать, лично проверить навыки офицерского состава…

Шут улыбнулся:

— Надо полагать, они вас не разочаровали.

— Нет, друг мой, нет, очень даже хороши ребятки! Но, довольно, — Авером стал серьезен, — Ты ведь о сплетнях узнавать пришел, так?

Шут не спешил говорить, он почесал согнутым пальцем переносицу, поглядел на Дени пристально и как бы нехотя кивнул. Взгляд капитана стал тяжелым, на лице его как-то разом обрисовались все морщины:

— Правда это, Патрик, — горечь в голосе Дени сказала Шуту больше, чем сам ответ.

Некоторое время они сидели молча.