Шут

Поводья Шутова коня держал один из двух парней, что остались со своим предводителем в меховой куртке. Остальные участники облавы коротко распрощались с ними в Улье: как Шут и предполагал, то были лишь местные стражники. Новые же спутники Шута, эти странные бритоголовые воины с повадками чужаков, не отличались многословностью, они четко выполняли команды старшего и ничем не напоминали королевских гвардейцев. Шут сразу понял, что эти люди — тайкуры, которые пришли с Руальдом из последнего похода. Все трое были молоды, но в их движениях сквозила скрытая сила опытных бойцов.

Лошадей не гнали. Куда теперь-то спешить? Главная добыча ушла, охотникам досталась только мелкая рыбешка. Один раз мрачные наемники сделали остановку в небольшой деревне, мимо которой проходил тракт. Пока они ужинали в придорожном трактире, Шут сидел снаружи. По-прежнему связанный по рукам и ногам, он только и мог, что смотреть по сторонам. Впрочем, разглядывать здесь было нечего — унылый скотный двор, пара старух на лавочке, голый ребенок, играющий в пыли с деревянной гремушкой… Вскоре младенца унесла в дом худая замученная баба. Ушли и старухи — вечерело, изо всех щелей повылетели голодные комары. Морщась от их настойчивого визга, Шут радовался, что его одежда пошита из такой хорошей, плотной ткани. Мысли сами собой вернулись к прежней жизни в Солнечном Чертоге, к жизни, где было место для разноцветных нарядов с бубенцами, для пустяшных тревог о новом костюме и для странной Мадам Иголки… Ведь она как будто предвидела все, что случится с ним!.. Может и вправду колдунья?

Шут загрустил. Руки у него болели, в животе было пусто, на душе — тоскливо. И он ничуть не удивился, когда вдобавок ко всему с неба начал сыпать мелкий колючий дождь. Шут съежился и закрыл глаза.

'Светлая Матерь, как я устал… Пусть это все кончится поскорее…

— Эй! Уснул там? Вставай! — без лишних церемоний его дернули с земли и развязали, чтобы пленник смог взобраться на лошадь. — Возиться еще с ним… Лезь, давай!

Кое-как цепляясь занемевшими руками, Шут втащил себя в седло. Мучительно было думать о том, что сейчас его запястья опять стянут толстой лохматой веревкой. Один из тайкуров, бледный парень с поломанным носом, уже держал ее наготове. Он был младше других, узкую длинную физиономию сплошь покрывали крупные багровые прыщи.

— Пожалуйста… Не надо… Лучше свяжите ноги, — не удержавшись, попросил Шут.

Бледный дернул щекой и презрительно сплюнул:

— Молчи, убожество! Баба в юбке… — Он грубо сцапал тонкие кисти шута и обмотал их еще крепче прежнего. Воспаленная кожа под веревкой натянулась и побелела до синевы. Шут лишь скрипнул зубами и одарил своего мучителя полным ненависти взглядом. За это ему вдобавок прилетела увесистая оплеуха. — Будет он тут выступать еще! Задница коровья!..

Остаток пути Шут уже не думал ни о королеве, ни о дворце, ни о тайкурах. Только о пульсирующей боли в руках, только о том, чтобы не упасть.

23

— Патрик, Патрик… Так значит это ты? — удивленно прозвучал голос Руальда. Король, как положено, восседал на троне, когда поутру гвардейцы привели к нему на суд главного государственного преступника, соучастника похищения бывшей королевы. — Вот уж не думал…

Шут, полночи проведший в каменном мешке дворцовых подземелий, стоял перед ним, слегка покачиваясь от слабости. Все руки у него были в кровавых потеках, кровь засохла и на лице, прочертив темную линию от губ до самого ворота. Звуки доносились как сквозь ватное одеяло. Они прибыли в Золотую глубоко за полночь, но уснуть Шуту так и не удалось — в темнице было слишком сыро и холодно, а в углах, мерзко пища, сновали крысы. Весь остаток ночи он провел, пытаясь хоть ненадолго задремать, но каждый раз, когда сон касался его сознания, что-нибудь отгоняло желанное забытье прочь — крысиная возня у самых ног, боль или пронизывающий холод каменного пола, едва покрытого тонким слоем соломы…

— Что же ты молчишь, Патрик? — Руальд подался вперед, вцепившись в подлокотники трона. — Ты ведь всегда говорил мне правду!

Шут медленно опустился на пол, не обращая внимания на алебарды гвардейцев, испуганно взметнувшиеся к самому его носу. По рядам придворной знати прокатилась волна возмущенных возгласов — никто не смел сидеть в присутствие короля без его позволения, да еще и будучи обвиняемым!

— Сил нет говорить, Ваше Величество, — Шут не узнал свой голос, хриплый и бесцветный. Он сидел, скрестив ноги, и смотрел на свои перепачканные в грязи и навозе штаны. На короля ему глядеть вовсе не хотелось. Слишком страшно было видеть чужака в теле любимого властителя. Растрепанные волосы упали Шуту на глаза, занавесив весь мир, который стал таким враждебным. Внезапно в поле его зрения возникли сверкающие серебряной отделкой сапоги Руальда.

— Патрик… — большие руки короля крепко взяли его за плечи, легко подняв над полом. Сильные пальцы, без труда вращающие двуручный меч, отвели в сторону от Шутовых глаз грязные пряди, и ему все-таки пришлось посмотреть в лицо Руальду.

Это был его король. Настоящий, живой, с непритворной болью во взгляде!