Шутить и говорить я начала одновременно

Итак, через много лет, когда спутником моей жизни стал прокурор ( «Подозреваются все!», «Что сказал покойник»)и я неплохо подковалась в области правонарушений, автокатастроф и судопроизводства, произошла автокатастрофа, виновником которой стал некий швед. Не помню, в какой местности она произошла, где-то в северной части Польши, потому как этот швед возвращался к себе в Швецию и ехал к парому в Свиноустье. Ехал он на почти новом «вольво». Погода стояла прекрасная, солнечная, шоссе почти пустое, видимость отличная. И этот швед сбил двух женщин, которые ехали на мотоцикле ему навстречу. Обе погибли на месте, причём ногу одной из них нашли на большом расстоянии от шоссе. Итак, катастрофа страшная: два трупа, швед в больнице, «вольво» вдребезги. Ну, не совсем вдребезги, пострадал кузов, а внутренность уцелела, я потом чуть было на аукционе не купила эту битую машину. Мой прокурор подробно проинформировал меня об этом дорожном автопроисшествии, и я никак не могла взять в толк, почему же швед при таких благоприятных условиях наехал на женщин. Пьяным он не был, это проверяли. В ответ на все расспросы швед тупо твердил, что не видел мотоцикла с женщинами, и ему, естественно, никто не верил. Я упросила своего прокурора взять меня с собой, когда проводился следственный эксперимент.

Приехали мы на то место, где произошла трагедия. Опять прекрасная погода, светит солнышко, шоссе почти пустое, словом, все как в тот раз. Я сидела в милицейской машине, а нам навстречу на мотоцикле ехал милиционер, изображающий тех самых несчастных женщин. И я собственными глазами увидела непонятное явление.

На шоссе в этом месте оказалось чуть заметная выпуклость, совсем небольшая, закрывающая от нас дорогу на высоту каких-то двадцати сантиметров. И при этом обнаружился ещё изгиб шоссе, тоже пустяковый, может, отклонение от прямой всего на один градус. Но вместе взятые, оба эти обстоятельства сделали своё чёрное дело. Возможно, прибавилось ещё и отражающееся от асфальта солнце, но, как бы там ни было, мотоцикл появился внезапно, совершенно неожиданно. А ведь все мы его ждали, все знали, что едет, наша машина шла со скоростью намного меньшей скорости шведа, и все равно избежать второй автокатастрофы удалось с трудом. Шведа оправдали, причиной несчастного случая признали атмосферные явления.

Но тут дело не в шведе. С места происшествия я возвращалась в одной машине с судебным экспертом, и он мне рассказывал различные истории из своей практики. Разговор перешёл на автомашины, выяснилось, что машина шведа выставлена была на аукционе, я пожалела, что не знала об этом, и тут эксперт сказал об одном своём приятеле, который решил подарить своей дочери к свадьбе белый «мерседес». Рассказывал он об этом с возмущением.

«Ты что, спятил? — спрашиваю его я. — Не знаешь, сколько он может стоить?» — «Ну, сколько?» — поинтересовался тот. «Минимум четыреста тысяч». — «Вот тебе шестьсот и не морочь мне голову! — ответил приятель. — Сделай это для меня!»

Так возмущался эксперт. Я понимала его, в те годы очень неплохая зарплата составляла четыре тысячи злотых, и полмиллиона были просто сказочной суммой. Естественно, я поинтересовалась, кто же такой богач. И эксперт произнёс знакомую фамилию.

— Езус-Мария! — воскликнула я, потрясённая до глубины души. — Так я же его знаю с детства. Которая дочка?

Это оказался тот самый довоенный знакомый родителей и поклонник матери, который буквально за секунду до земельной реформы переписал километры своих садов на всю родню, благодаря чему остался их фактическим владельцем. А замуж выходила как раз его младшенькая, которой на том самом пиру было всего восемь месяцев.

Так вот, этого пира мне не забыть, проживи я ещё хоть тысячу лет. На столе было ВСЁ! Индейки, брусника, сардины, ветчина, заливное из птицы, лососина, дичь. Книги не хватит, чтобы все перечислить. Ну и самое ужасное: десерт. На десерт предлагался шоколадный торт и миниатюрные треугольные пирожные, рассыпчатые, в шоколадном креме. При одном взгляде на них у человека подгибались ноги.

Поначалу я, как автомат, уплетала все эти вкусности, птицу, рыбу, мясо, заливные, уплетала жадно и опрометчиво, и результат был ужасен: я не смогла съесть ни кусочка торта, ни одного печеньица! Съеденное, казалось, лезло из меня обратно, и, возможно, даже из ушей. А глаза впивали в себя недосягаемые вкусности, и сердце разрывалось. Но в меня и в самом деле не поместилась бы даже булавочная головка. А самое ужасное, что часа через два я бы уже, пожалуй, смогла проглотить кусочек восхитительного пирожного, да поздно было. Будучи хорошо воспитанной девочкой, я не осмелилась напомнить хозяевам о несъеденном мною десерте, и сожаление — смертельное, безграничное, сосущее — осталось во мне на всю оставшуюся жизнь.

О еде я могла бы написать ещё много, да вовремя вспомнила, что пишу не кулинарную книгу, а воспоминания о том, сколько неприятностей доставляла в детстве своим родным, поэтому перехожу к болезням.