Вот и тогда, в возрасте пятнадцати лет, ему без труда удалось убедить руководителя группы повстанцев, что ему уже семнадцать, и Станислав засел снайпером на верхнем этаже кирпичного дома на улице Снядецких, успешно охотясь за пробегающими немцами. Сидел долго, очень хотелось пить, он кричал своим вниз, чтобы принесли воды, но всем было не до него. Воспользовавшись затишьем, Станислав сбежал ненадолго со своего поста, чтобы напиться, а возвращаться на пост уже не пришлось – этаж срезал немецкий снаряд. Видимо, не было ему суждено погибнуть.
После войны муж оказался в лагере для военнопленных под Любеком. Там его разыскал отец и сделал все, чтобы вызволить. Станислав оказался в Англии с отцом. В семье мужа все прекрасно знали немецкий язык, до войны у детей была бонна немка. Английского языка не знали совсем. Невзирая на это, муж поступил в английскую школу, а через год получил английский аттестат об окончании школы. У него не просто были способности к языкам, а прямо-таки талант, который, к моей огромной радости, унаследовали наши сыновья.
Перед раздробленной семьей сразу встала проблема. Отец не желал возвращаться в страну с коммунистическим режимом, но свекровь проявила твердость – родину не покинет ни за что. Вот и пришлось отцу с сыном возвращаться на родину, причем они настолько были убеждены в том, что тут их обдерут до нитки, что не взяли с собой из Англии решительно ничего, даже велосипеды оставили.
Трое детей очень настрадались из-за отцовского деспотизма. Обеду полагалось по воскресеньям быть ровно в два и на обед никому не позволено было опаздывать. В те времена вода в Висле еще была относительно чистой, летом молодежь купалась, приходилось убегать с пляжа в самый разгар дня, так что ни одного воскресенья нельзя было провести спокойно. Раз сын осмелился опоздать на четверть часа, пришел, когда все уже ели второе. Станислав направился в кухню и вернулся с тарелкой супа для себя, собираясь вежливо извиниться за опоздание. Ему не дали. При виде сына с супом отец испустил рык раненого зубра. Унаследовавший его вспыльчивость сын, в соответствии с самыми лучшими фамильными традициями, швырнул на пол тарелку с супом и покинул родительский дом. Живо заинтересованная, я спросила, а кто же наводил порядок, на что муж ответить не сумел.
Знаю, что после войны в семействе мужа уже не было домработниц. Произошло это по двум причинам. Первая – нежелание свекра видеть в своем доме чужого человека. Не хотел он, чтобы кто-то еще путался у него под ногами. Второе – нежелание сметливых кандидаток в домработницы перегружать себя работой. Приходила очередная деваха наниматься, видела блестевшую от чистоты квартиру и тут же отказывалась:
– О, пани такая чистюля! Нет уж, спасибочки.
В результате свекрови самой приходилось делать всю работу по дому, и, надо признать, делала она ее просто гениально. Сумела так ее организовать, что я лишь диву давалась. А все потому, объясняла она мне, что терпеть не может эту работу, вот и старается как можно скорее покончить с нею, а для этого первое дело – хорошенько все организовать и продумать. Как-то раз я видела собственными глазами, как она устраивала прием на двадцать четыре персоны, а в идеально прибранной кухне на столе стояла лишь одна кастрюля, одна тарелка и доска, на которой режут овощи. У нее я научилась, например, использовав дуршлаг, тут же мыть его и вешать на место, чтобы не путался под руками. Очень неплохой метод.
Свекор и после войны занимал большую должность в железнодорожном ведомстве, был к тому же сначала профессором, потом проректором в варшавском Политехническом. В семье существовали традиции. Не только торжественные приемы, но и обычные обеды происходили таким образом, что после того как съедали первое блюдо, все тарелки собирали, относили в кухню, мыли, вытирали и ставили в буфет в столовой. Лишь после этого в столовую въезжало второе. А затем повторялось все то же самое. При этом всякие родственники и знакомые срывались со своих мест и мчались в кухню помогать в мытье посуды, что свекровь воспринимала как нормальное дело. Как-то раз муж сделал мне замечание, ибо я не торопилась мыть посуду.
– Дудки! – отрезала я. – Лучше сразу выкинь из головы такие мысли. Не собираюсь подлизываться и выглядеть идиоткой. Или я член семьи, и тогда мне запросто можно сказать: «А ну, помоги вымыть посуду». Или я гость, а гостям такое не положено делать. Поскольку никто ни разу не обратился ко мне с такими простыми словами, считаю себя гостьей и такой же принцессой, как и твои сестры.