Читаем Шутить и говорить я начала одновременно полностью

Вот и тогда, в возрасте пятнадцати лет, ему без труда удалось убедить руководителя группы повстанцев, что ему уже семнадцать, и Станислав засел снайпером на верхнем этаже кирпичного дома на улице Снядецких, успешно охотясь за пробегающими немцами. Сидел долго, очень хотелось пить, он кричал своим вниз, чтобы принесли воды, но всем было не до него. Воспользовавшись затишьем, Станислав сбежал ненадолго со своего поста, чтобы напиться, а возвращаться на пост уже не пришлось – этаж срезал немецкий снаряд. Видимо, не было ему суждено погибнуть.

После войны муж оказался в лагере для военнопленных под Любеком. Там его разыскал отец и сделал все, чтобы вызволить. Станислав оказался в Англии с отцом. В семье мужа все прекрасно знали немецкий язык, до войны у детей была бонна немка. Английского языка не знали совсем. Невзирая на это, муж поступил в английскую школу, а через год получил английский аттестат об окончании школы. У него не просто были способности к языкам, а прямо-таки талант, который, к моей огромной радости, унаследовали наши сыновья.

Перед раздробленной семьей сразу встала проблема. Отец не желал возвращаться в страну с коммунистическим режимом, но свекровь проявила твердость – родину не покинет ни за что. Вот и пришлось отцу с сыном возвращаться на родину, причем они настолько были убеждены в том, что тут их обдерут до нитки, что не взяли с собой из Англии решительно ничего, даже велосипеды оставили.

Трое детей очень настрадались из-за отцовского деспотизма. Обеду полагалось по воскресеньям быть ровно в два и на обед никому не позволено было опаздывать. В те времена вода в Висле еще была относительно чистой, летом молодежь купалась, приходилось убегать с пляжа в самый разгар дня, так что ни одного воскресенья нельзя было провести спокойно. Раз сын осмелился опоздать на четверть часа, пришел, когда все уже ели второе. Станислав направился в кухню и вернулся с тарелкой супа для себя, собираясь вежливо извиниться за опоздание. Ему не дали. При виде сына с супом отец испустил рык раненого зубра. Унаследовавший его вспыльчивость сын, в соответствии с самыми лучшими фамильными традициями, швырнул на пол тарелку с супом и покинул родительский дом. Живо заинтересованная, я спросила, а кто же наводил порядок, на что муж ответить не сумел.

Знаю, что после войны в семействе мужа уже не было домработниц. Произошло это по двум причинам. Первая – нежелание свекра видеть в своем доме чужого человека. Не хотел он, чтобы кто-то еще путался у него под ногами. Второе – нежелание сметливых кандидаток в домработницы перегружать себя работой. Приходила очередная деваха наниматься, видела блестевшую от чистоты квартиру и тут же отказывалась:

– О, пани такая чистюля! Нет уж, спасибочки.

В результате свекрови самой приходилось делать всю работу по дому, и, надо признать, делала она ее просто гениально. Сумела так ее организовать, что я лишь диву давалась. А все потому, объясняла она мне, что терпеть не может эту работу, вот и старается как можно скорее покончить с нею, а для этого первое дело – хорошенько все организовать и продумать. Как-то раз я видела собственными глазами, как она устраивала прием на двадцать четыре персоны, а в идеально прибранной кухне на столе стояла лишь одна кастрюля, одна тарелка и доска, на которой режут овощи. У нее я научилась, например, использовав дуршлаг, тут же мыть его и вешать на место, чтобы не путался под руками. Очень неплохой метод.

Свекор и после войны занимал большую должность в железнодорожном ведомстве, был к тому же сначала профессором, потом проректором в варшавском Политехническом. В семье существовали традиции. Не только торжественные приемы, но и обычные обеды происходили таким образом, что после того как съедали первое блюдо, все тарелки собирали, относили в кухню, мыли, вытирали и ставили в буфет в столовой. Лишь после этого в столовую въезжало второе. А затем повторялось все то же самое. При этом всякие родственники и знакомые срывались со своих мест и мчались в кухню помогать в мытье посуды, что свекровь воспринимала как нормальное дело. Как-то раз муж сделал мне замечание, ибо я не торопилась мыть посуду.

– Дудки! – отрезала я. – Лучше сразу выкинь из головы такие мысли. Не собираюсь подлизываться и выглядеть идиоткой. Или я член семьи, и тогда мне запросто можно сказать: «А ну, помоги вымыть посуду». Или я гость, а гостям такое не положено делать. Поскольку никто ни разу не обратился ко мне с такими простыми словами, считаю себя гостьей и такой же принцессой, как и твои сестры.

Перейти на страницу:

Все книги серии Автобиография

Шутить и говорить я начала одновременно
Шутить и говорить я начала одновременно

Перед вашими глазами, уважаемый читатель, прошло более двадцати романов И.Хмелевской, в большинстве из которых главным действующим лицом является сама пани Иоанна.Судя по письмам наших постоянных читателей, досконально изучивших «книжную» биографию любимой писательницы, всех безумно интересует, какие из описываемых событий произошли на самом деле и кто из персонажей является лицом реальным. И, как нам кажется, лучшим подарком для «членов клуба любителей Хмелевской» (идея создания которого носится в воздухе) стал тот отрадный факт, что пани Иоанна – параллельно с работой над очередным шедевром – закончила наконец автобиографию.На наш взгляд, эта удивительная книга многим покажется поинтереснее любого романа...Copyright:© Joanna Chmielewska «Autobiografia», 1993-1995© Фантом Пресс Интер В.М., оформление, 1996© Издательство «Фантом Пресс Интер В.М.». издание на русском языке 1996,1997© Селиванова В.С., перевод с польского© House Publishing House «SC», оцифровка, 2005e-mail: hphsc@yandex.ruhttp://www.hphsc.narod.ru

Иоанна Хмелевская

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное