Читаем Шутить и говорить я начала одновременно полностью

Думаю, свекру и свекрови было очень нелегко со мной. Закаленная в битвах с собственной родней, унаследовавшая воинственную натуру своих прапрабабушек, я не поддавалась никакой тирании и не позволяла собой командовать. В семью меня приняли, никуда не денешься, в конце концов я оказалась матерью двух сыновей, единственных продолжателей рода (у обеих сестер Станислава, когда те вышли замуж, было по две дочери). Никаких оскорблений, никаких неприятных слов я никогда не слышала, видимо, конфликт в начале нашей супружеской жизни навсегда отбил у свекра и свекрови охоту ссориться со мной. Что же касалось мытья посуды у них в доме, мне не раз доводилось принимать в этом участие, особенно тогда, когда хотелось поболтать со свекровью с глазу на глаз. И очень неплохо мы чесали языки за работой: она мыла посуду, я вытирала.

О семье мужа я еще не раз буду упоминать, в конце концов, мы прожили с мужем не один год, пока же попытаюсь вернуться в хронологические рамки. Итак, я вышла замуж...


( Сразу же после моей свадьбы...)

Сразу же после моей свадьбы все родные разъехались. Мать, кажется, поехала к родственникам в Чешин. В квартире остались мы с мужем, отец и собака. Мне хотелось, чтобы муж с самого начала понял, какая я прекрасная хозяйка, ну и я очень старалась: готовила обеды, устраивала стирки. Этого мне показалось мало, я решила устроить генеральную уборку в доме и начала с мытья окон. Окна в родительской квартире были большие, во всю стену, я начала мыть окно с середины, и после длительных усилий стали видны результаты: среднее окно теперь весьма отличалось от боковых, отличалось, разумеется, в лучшую сторону. Только я протерла стекло, как в дверь позвонил муж, и я кинулась ему открывать, оставив на подоконнике большой таз с мыльной водой.

Распахнув дверь, жутко гордая собой, я с порога крикнула:

– Пошли, что-то тебе покажу!

Не понимая, в чем дело, муж застыл в дверях. Тогда я за руку потащила его в комнату и, указав на окно, с гордостью спросила:

– Замечаешь разницу?

И в этот момент сквозняком смело с подоконника таз с водой, так как я оставила все двери распахнутыми настежь, и оконная рама подтолкнула таз. Он грохнулся на пол, грязная вода залила комнату.

Муж не стал ко мне придираться, не стал ругать. Он благородно признал, что средняя часть окна и в самом деле позитивно отличается от остальных, а потом сам подтер пол. Любил меня, наверное...

И еще о моих хозяйственных достижениях. Осенью мне предстояло приступить к занятиям в Архитектурной Академии, следовало заранее обзавестись некоторым инвентарем, денег же у нас было очень мало. Правда, чертежную доску мне подарил брат отца, дядя Юрек. Извлекли ее из погреба, где она пролежала долгие годы, я много сил потратила на то, чтобы ее отскоблить и очистить, после чего наш актуальный кот тут же на нее нагадил, что было воспринято домашними как добрый знак. Ладно, доска была, а все остальное требовалось купить в магазине, например, чертежные принадлежности. В ту субботу, которая навечно осталась в народной памяти, я растратила практически все наличные деньги, осталось у меня всего сто пятьдесят злотых, и я просто не решалась признаться мужу в этом. А наутро разразилась денежная реформа, гром средь ясного неба для всех, только не для меня. У нас-то на руках не осталось практически старых денег! С радостным смехом, вся сияя от счастья, объявила я мужу, что у нас с ним нет никаких проблем, мы ничего не потеряли на обмене, наоборот, вот я какая хозяйственная, потратила деньги на нужные вещи. Слегка ошарашенный муж очень скоро уверовал в мой финансовый гений и тоже стал радоваться, похвалив меня за предусмотрительность. Помню, что за оставшиеся сто пятьдесят злотых я получила четыре злотых и пятьдесят грошей новыми деньгами.

Учиться на архитектора мне понравилось. Поначалу шли очень интересные для меня предметы: история архитектуры, рисование, технический рисунок, деревянное строительство. Да что там, даже математика вначале показалась мне захватывающе интересной. На вступительной лекции профессор Гриневецкий произнес запомнившиеся мне на всю жизнь слова:

– Уважаемые коллеги, да будет вам известно, что архитекторов принято считать ненормальными. Есть в этом доля правды. Нормальный человек обычно способен думать об одной вещи, ну, о двух, даже о трех одновременно, архитектору же одновременно приходится держать в голове как минимум тридцать...

И он перечислил нам эти тридцать вещей. Сорок три года прошло с той поры, нельзя от меня требовать, чтобы все тридцать я помнила. Тут и стороны света, и особенности грунта, и виды построек, и нормативы, и особенности стройматериалов, и еще пропасть других важных моментов, не учитывать которые архитектор просто не имеет права. В том числе и конструкции, которые с самого начала стали для меня камнем преткновения.

Перейти на страницу:

Все книги серии Автобиография

Шутить и говорить я начала одновременно
Шутить и говорить я начала одновременно

Перед вашими глазами, уважаемый читатель, прошло более двадцати романов И.Хмелевской, в большинстве из которых главным действующим лицом является сама пани Иоанна.Судя по письмам наших постоянных читателей, досконально изучивших «книжную» биографию любимой писательницы, всех безумно интересует, какие из описываемых событий произошли на самом деле и кто из персонажей является лицом реальным. И, как нам кажется, лучшим подарком для «членов клуба любителей Хмелевской» (идея создания которого носится в воздухе) стал тот отрадный факт, что пани Иоанна – параллельно с работой над очередным шедевром – закончила наконец автобиографию.На наш взгляд, эта удивительная книга многим покажется поинтереснее любого романа...Copyright:© Joanna Chmielewska «Autobiografia», 1993-1995© Фантом Пресс Интер В.М., оформление, 1996© Издательство «Фантом Пресс Интер В.М.». издание на русском языке 1996,1997© Селиванова В.С., перевод с польского© House Publishing House «SC», оцифровка, 2005e-mail: hphsc@yandex.ruhttp://www.hphsc.narod.ru

Иоанна Хмелевская

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное