Шутка

"Чтобы ответить Вам, надо быть уверенным в том, что ты обладаешь такими качествами, как чуткость, порядочность, благородство. Признайтесь, что это слишком сложно — решить самому, что же ты из себя представляешь и сможешь ли сообщить другому, совсем незнакомому человеку что-то новое, повлиять на него в лучшую сторону", — читала Катя все в том же удивлении, пытаясь вспомнить хотя бы, кто из ее корреспондентов — ребят мог обращаться к ней на "Вы".

И кто это, интересно, собрался влиять на нее в лучшую сторону? Нет, она вовсе не считает себя совершенством, она бы не прочь улучшиться, но кто ж это из ее знакомых считает, что улучшить ее может не… некто, а он, живой, конкретный?

Чем дальше Катя читала письмо, тем более растерянность, что должна была, как ей казалось, исчезнуть при первых строках, становилась все глубже, и, как всегда, одна часть Кати (трудно сказать какая, большая? меньшая?) внимательно читала, старательно вникая в смысл прочитанного и осмысливая его, другая же часть Кати думала о чем-то вовсе не связанном с получаемой информацией: о погоде, о знакомом столетней давности, которого не видала несколько лет, и не вспоминала о нем столько же, о зимних сапогах, что приглядела себе на базаре, о том, будет ли сегодня у отца как раз то настроение, когда надо за ужином как бы вскользь заговорить о сапогах. Третья часть Кати вообще не думала, а чувствовала, ощущала, испытывала эмоции, что тоже не всегда были связаны с текстом (например, Катя могла читать книгу и смеяться, а мама, проходя мимо и рассеяно глянув на обложку, останавливалась и смотрела на Катю с изумлением: что может быть смешного в этой книге?). Еще одна частичка Кати, и немалая, жила жизнью героев. Еще одна — и тоже немалая! — наблюдала за Катей со стороны, словно отлетала от Кати и поглядывала на нее откуда-то сверху, скажем, с антресолей, иногда чуть критически и скептически и насмешливо, но чаще вполне доброжелательно, оставаясь там, на шкафу, вполне Катей довольная, и ее умом, и ее познаниями, и ее находчивостью, и вообще… Катей.

Была еще бездна всевозможных частичек, но менее существенных.

И сейчас Катя читала и получала удовольствие, ей нравился стиль письма, не похожий ни на один стиль ее знакомых: не болтовня, пусть и о вещах для корреспондента важных, но легкая, бегущая, а неспешный, основательный, спокойный стиль, нравилась рассудительность автора, претензия на мысль, а не просто так… И в то же время его, стиля, абсолютная простота, лишенная и вычурности, и красивости. И то, что в письме не было ни помарок, ни грубых грамматических ошибок, знаки препинания и те все были аккуратно расставлены по местам. И тем невероятнее было то, что она напрочь забыла о существовании парня, который, пусть не как кавалер, но как приятель и собеседник не мог быть ей неинтересен. Но вместо ясности с каждой новой строчкой все больше была уверенность в том, что она никогда не видела этот мелкий, такой аккуратный и в то же время такой корежистый почерк, и четкий, и спокойный, обстоятельный, самодостаточный, если позволительно так думать о почерке, что она никогда не слышала этот тон письма, лишенный как бы обязательной для всех ее знакомых самоиронии и иронии над всеми и вся, насмешки, насмешливости, эдакой легкости подачи самых глубоких, сокровенных мыслей, что она не знает, от кого письмо, она не знает его, она никогда его не видала, и, более того, никогда ни от кого о нем не слыхала.

"Другая причина задержки моего ответа та, что увлекаюсь я только химией и спортом, а чтобы ответ на Ваше письмо не был похож на детский лепет, надо хоть немного уметь излагать свои мысли на бумаге. Вы, наверное, успели заметить, что это у меня почти не получается".

Такая лесть, не напыщенная, не уродливая, а комплимент, произнесенный так спокойно, так просто, без суеты и угодничества — и она могла забыть или вовсе не заметить такого парня? Нелепо, неумно с ее стороны было отбросить такого собеседника.

Катя лихорадочно перелистала в памяти картины, картинки, эскизы бесчисленных летних знакомств, что пожухли, как листва, с первыми же признаками зимы. Кто же, кто?

Однако! О каком — ее! — письме говорит он?!

"Катя, если Вам не трудно, напишите, пожалуйста, утвердили ли наши документы. Но не подумайте, что я написал только из-за этого. Очень интересно познакомиться с девушкой, которая…"

Катя охнула и села на полочку для обуви. (Она так была заинтригована письмом, что даже не дошла до своей комнаты, так и остановилась, читая, в коридоре.) Катя тут же вспомнила солнечный день, жару и скучную кипу бумаг. И она пишет письмо. О чем же она могла ему написать? Она не помнила ни строчки. Обычная игра словами, цитаты стихов, как обязательное дополнение к каждой высказанной мысли, не слишком колкие колкости, легкая насмешка — но… о чем?

Катя письма писала легко, беззаботно, слова едва успевали на бумагу за игривым полетом мысли и фантазии, и фразы к концу строки торопливо убегали вверх, словно желая настигнуть упорхнувшую мысль.

Какие ровные у него строчки! Или он пользуется трафаретом?