Шутка жизни

Геннадий потянулся к левой руке, открыл карман на рукаве, где скрывался портативный коммуникатор. Несколько высокочувствительных сенсоров, не теряющих эффективность даже на таком жутком морозе, отреагировав на движение, перевели радиогарнитуру в режим вызова.

— «Нора» — «Кукушке». Повторяю, «Нора» — «Кукушке».

— «Нора» на связи, — раздался в наушнике потрескивающий голос. — Говорите, «Кукушка». Приём.

— В гнезде видимость нулевая. Меняю позицию на пятнадцатый уровень. Жду разрешения. Приём, — как требовала инструкция, чётко сообщил Геннадий, не отрывая винтовочный приклад от груди.

— Вас понял, «Кукушка». Даю разрешение на смену позиции. Конец связи, — голос командующего, обрубленный, словно топором, исчез.

Геннадий тяжело поднялся, повесил винтовку на плечо и сказал напарнику:

— Пойдём вниз, Лёша.

Он обернулся к студенту и увидел, как тот со всей выразительностью прижимает палец к тому месту, где, предположительно, были губы. Быков прислушался и… обомлел. В коридоре, откуда-то со стороны лестницы, ясно слышались и приближались шаги.

Геннадий знал, на что он идёт. На войну. На натуральную войну — это было очевидно с первых разговоров о походе на поверхность. Однако сейчас случится смерть. Может, и не одна. Неважно чья — его, Лёшки или людей по ту сторону стены. Быков, скорее, выбрал бы удел мертвеца, если бы на его плечи стальным прессом не давила ответственность за молодого студента.

Без лишних сомнений он расстегнул кобуру и нацелил Стечкин на дверной проём. Медленно и бесшумно, присев на корточки, он отошёл в угол помещения.

«Хрусть-хрусть-хрусть-хрусть,» — сообщал снег о подходе людей. Быков посмотрел на Алексея. Сквозь кислородную маску было нереально прочитать его эмоции, но по чуть трясущимся рукам было видно воздействие адреналина. Гене его тоже хватало. Кровь била в висках очень часто, мешая сосредоточить внимание на двери. Шаги то останавливались, то возобновлялись. Видимо, противник проверял каждую комнату. Их искали. Быков боялся пошевелиться. Вот хрустящая поступь достигла самого входа в их убежище. У обоих остановилось дыхание.

В прежнем темпе источник шагов пересёк порог. Человек в многослойной одежде вошёл в комнату, держа автомат наготове.

— А-А-А! — Лёша закричал, давая волю вырваться всему накопленному волнению.

Он надавил на спуск. Короткая очередь полоснула по вошедшему. Громкие выстрелы рубанули по ушам. Враг отшатнулся, повернулся, тоже выстрелил в Лёшу. Геннадий встал и твёрдой рукой сделал два смертельных выстрела упавшему в спину. Посмотрел на напарника. Бедный студент, прислонившись к стенке, не подавал признаков жизни. Быков уже хотел что-то ему крикнуть, как периферическим зрением уловил серую тень в коридоре. Резко развернулся, однако поздно. Что сильно толкнуло его в грудь — две пули. Не целясь, Гена вскинул руку и тоже выстрелил. Одновременно два тела упали на бетон, щедро засыпанный снегом. Быков ещё дышал.

— Ах… — глубокий вздох оказался слишком болезненным — похоже, пробило лёгкое.

Но боли он не чувствовал, как и всего остального — система жизнеобеспечения била тревогу и уже ввела в организм обезболивающие препараты. Он с трудом пошевелил рукой с пистолетом, откинул оружие подальше от себя. Набок он не спешил переворачиваться, дабы не потерять больше крови. Помниться, об этом ему рассказывал отец, раненный в Сирии.

— А-а… — пусть Геннадий и был оглушён выстрелами, болезненный стон со стороны своего последнего врага он услышал.

— Ты живой?.. — спросил враг.

— А… — говорить было ужасно сложно, — …ага…

Но Гена ответил-таки.

— Ты же… не военный?.. — голос приглушался противогазом и шарфами, но собеседник старался, чтобы его услышали.

— Н-нет… — прохрипел Быков.

— Тогда ты это… не держи зла, хорошо? Ох…

Как ни странно, у Гены ещё оставались силы на удивление. Кто это? Кто этот человек, что на пороге смерти захотел поболтать с тем, с кем недавно вёл смертельную дуэль. А неизвестный всё не умолкал.

— Так ты… кто? Откуда?..

— Я? — сказал Геннадий. — Да из Союза…

Мягкая вата постепенно покидала ушную раковину, пока сознание торопилось вырваться из тела.

— Ясно-о… Для учёного больно хорошо ты стреляешь. Да?.. Служил до этого всего?..

Уже не слишком хорошо соображая, Гена понял, что сейчас выуживать из памяти самые банальные фрагменты стало невероятно трудно.

— Я нет… Я работал в институте. Профессором…

— Чего? — перебил незнакомец. — Извини, говорю, чтобы не отрубиться… — за словами последовал приглушённый маской стон.

— Профессором литературы. Я же писать всю жизнь хотел… да не задалось. Решил учить других. Тоже… видимо, не задалось.

Тут на него внезапно нахлынула боль. Мучительные невидимые тиски скрутили грудную клетку изнутри. В глазах ещё больше потемнело. Жизнь с неслышным шипением просачивалась через пулевые отверстия.

— Не повезло, — прохрипел его собеседник. — Я хоть что-то на своём веку сделал… Рисовал… Ох, Господи… Кажется, я уже всё… Ты не умер?

Сначала Гена бессмысленно помотал головой, лишь потом внятно ответив:

— Ещё чуть-чуть…