Шутки судьбы (СИ)

Учитывая, сколько снотворного девушке вводят каждый раз, стоит ей открыть глаза, мы ничего не пропускаем. Имя девушки до сих остаётся загадкой, равно как и всё остальное.

Сегодня с утра отец обрадовал нас, сообщив, что угроза воспаления лёгких миновала, значит, медикаментозная накачка девушки подходит к концу и мы, наконец, сможем узнать, кто она.

С момента, когда мы встретились, прошло 6 дней. А я был настолько поглощен своими переживаниями, что не замечал одну очень важную вещь, вплоть до того момента, как Розали не озвучила её.

— Она здесь почти неделю, почему её никто не ищет? — задумчиво, с грустными нотками в голосе, сказала Розали.

Это было не предположение, а факт, мы знали, что Карлайл, на случай обзванивая моргов и больниц её обеспокоенными родственниками, разослал фотографию девушку во все подобные учреждения Санкт-Петербурга и области. 6 дней и ничего.

Как это ни странно, но до этого момента я и вправду не замечал этого.

— Знаешь, когда юная девушка, одна, ночью, пытается утопиться — это сигнал, что не всё в порядке, — практически огрызнулся я, понимая, что Розали уж точно ни в чём не виновата. — Хотя, хотелось бы знать, где её родители, друзья, да хоть кто-нибудь.

— Мы её семья, — едва слышно добавила Розали и улыбнулась уголками губ.

— Но она ещё об этом не знает, равно как не могут знать и её биологические родственники! — я закатил глаза и улыбнулся, — Как же всё-таки раздражает, что мы вынуждены держаться с ней так, словно она чужая.

— А ещё больше раздражает то, что она не имеет понятия, кто мы для неё — подхватывает Розали, теребя подвеску на своей шее.

— И ведь не расскажешь, едва ли она воспримет это положительно.

— Ну почему же? — на губах сестры появляется коварная ухмылка, — Вот представь, заходим к ней в палату и вываливаем: Мы твоя вампирская семья, мы ждали тебя в 4 раза дольше, чем ты живёшь…

— Но это не важно, — подхватываю я, — ведь мы тебя любим и, в общем то, деваться то тебе некуда…

— Смирись! — траурно заканчивает Розали и мы смеемся, представив лицо девушки после такого рассказа.

Наш смех замолкает, как по указке. Она проснулась. Карлайл, наконец-то, с ней говорит.

Её сердцебиение учащается, девушка явно нервничает. Странно, как правило, наш отец производит противоположный эффект. Сколько раз я видел, как люди, просто глядя на него, успокаиваются. Боль утихает. Сердце восстанавливает свой ритм.

Но это явно не её случай, почувствовав обеспокоенность Карлайла, я понял, что не я один озадачен этим.

— Здравствуй, меня зовут Карлайл Каллен, я твой лечащий врач, — она всё больше нервничает, Карлайл всё больше напрягается, — возможно, ты меня помнишь, я был тут регулярно с первого дня, а возможно и нет. Ты прошла сильную медикаментозную атаку, поэтому, если воспоминания обрывочны — это не страшно.

— Н-н-нет, я помню вас. Смутно. Вы спали здесь, когда я первый раз проснулась… — девушка запнулась, — или не в первый… — едва слышно закончила она, понимая, что, возможно, не помнит большую часть проведенного здесь времени.

Мы с Роуз сидели и боялись пошевелиться, словно, вздохнув, мы заставим её замолчать. Она должна говорить. Мы должны знать.

— Да, это действительно было твоё первое утро в палате, — даже не видя отца, я знаю, какая на его лице улыбка.

Такая же, с какой он смотрит на нас: свою гордость, своих детей — заботливая и очень добрая.

— Как давно я здесь? Кажется, я немного потеряла счёт времени, — смущение девушки нарастало с каждым словом, словно она винила себя, что не помнит точное количество минут, проведенных в полукоматозе.

— Сегодня среда, значит, 6 дней.

— Шесть?! — голос девушки повышается, она явно не ожидала это услышать. — так долго…

— Да, шесть, — мягко говорит Карлайл, нервничая всё больше.

— Шесть… отлично. А мой любящий папочка от меня не отходит? — Голос девушки полон боли и сарказма, — поэтому я ни разу его не видела здесь? — теперь преимущественно боль и обида. Да, видимо, я был прав, касаемо её отношений с родителями.

— Вообще-то, полагаю, он не знает, что ты здесь, — ещё мягче сказал Каллен, словно боясь, что этим добьёт её, — мы ничего о тебе не знаем, поэтому не может оповестить родственников.

Неверие. Замешательство. Удивление. Недоверие.

— Что я тогда тут делаю? — резко спрашивает она.

— Что? — спросил явно обескураженный Каллен, не понимая, к чему она ведет.

Я усмехнулся, подумав, что не помню, чтобы за последние несколько десятилетий отец испытывал подобную растерянность. Уж кто, а он всегда знает, что и когда сказать, а что сделать.

— Почему я в этой палате? Я думала, что отец её оплатил, чтобы со спокойной совестью бросить меня тут, — мягче сказала она, — но, видимо, это не так.

— Ах, это. У тебя был непростой случай и тебе нужен полный покой, поэтому мы тебе выделили отдельную палату, она всё равно пустовала, — обманчиво безразличный тон, слишком безразличный, чтобы быть натуральным.

— Когда папочка разучился врать? — прохихикала Роуз, на что, я не выдержав, прыснул.

От девушки исходило недоверие, похоже, не одни мы заметили.