Шуты и скоморохи всех времен и народов

Видя, как греческие вельможи, воспитанные среди роскоши и утонченного вкуса цивилизации, любили такие грубые зрелища, как представления шутов и фигляров, нет ничего удивительного, что и цари варваров постоянно окружали себя шутами и скоморохами. Сидоний Аполинарский[23] упоминает об этом роде развлечения в своем описании обедов Теодорика II, короля испанских вестготов (453—466), и хвалит его за то, что он редко следовал подобному обычаю. Известно также, что и свирепый Аттила держал в своем дворце шутов и фигляров. Когда византийский император Феодосий II, сын Аркадия, отправил послов к царю гуннов, свирепому Аттиле, то последний пригласил их к своему столу. Во время пиршества два поэта прославляли победы Аттилы. Затем вошел шут, выходки и фиглярства которого возбуждали всеобщий смех, потом горбатый карлик, Церкон, кривоногий, безносый, заика-идиот, одно появление которого уже возбудило всеобщий смех. Этот несчастный, по словам Амедея Тьерри, в течение двадцати лет странствовал с одного конца света на другой, и везде на него смотрели с большим удивлением. Наконец, африканцы подарили его римскому военачальнику Аспару, который потерял его во Фракии во время похода против гуннов. Карлика взяли в плен и отвели сначала в лагерь Аттилы, но тот не пожелал его взять к себе, тогда его привели к Бледе, брату царя гуннов, и тот так пристрастился к этому уродливому существу, что уже никак не мог без него обойтись. Карлик не покидал его ни за столом, ни во время военных походов. Бледа приказал сшить карлику военное платье, и преуморительно было видеть этого маленького человека, размахивающего шпагой. Однажды Церкон убежал в Рим. Бледа положительно не находил покоя: он хотел непременно или увезти карлика, или его выкупить. Когда удалось выручить карлика, то его заковали в цепи и привели к господину, перед которым он признался в своей вине, но уверял, что достоин снисхождения, потому что Бледа не дал ему жены. Варвар разразился громким смехом и женил карлика на одной из прислужниц царицы; эта прислужница впала в немилость за какой-то проступок. После умерщвления Бледы[24] Аттила послал карлика в подарок патрицию Аэцию[25], который отдал его обратно Аспару.

Шуты появлялись также и у цивилизованных государей того времени; так, например, мы их встречаем во дворце в Константинополе. Один из таких шутов, бывший при особе императора Теофила, шут по имени Дандери, по своей нескромности чуть было не причинил неприятностей императрице Феодоре. Император Феофил был иконокластом, то есть принадлежал к той секте, которая не признавала икон. Императрица, напротив того, не разделяла убжедения своего мужа и втайне хранила в своей молельне великолепные иконы, перед которыми она часто молилась; однажды Дандери застал императрицу на молитве и полюбопытствовал узнать, что это были за чудные картины: императрице пришлось придумать какую-нибудь ложь, чтобы выпутаться из такого неловкого положения; но за обедом Дандери не переставал говорить о картинах, которые он видел у императрицы, так что последняя сильно смутилась, и ей едва пришлось замять разговор.

В Средние века шуты были в большой моде. Ордерик Виталий[26] рассказывает о несчастии, приключившемся с одним из таких шутов, который сопровождал Гуго Великого, отца Капета, в одной из экспедиций, которую родоначальник французской династии вел против Людовика IV. Этот шут позволил себе посмеяться над местными святыми и был убит молнией.

Однако подобное свободомыслие мало находило себе подражателей в среде шутов. Они выкидывали разные фокусы и шутки, чтобы возбудить смех в окружающей их публике, но никогда не позволяли себе касаться чего-либо священного, особенно в то время, когда все христиане отличались таким благочестием и верой. Этот рассказ доказывает только, что шуты повсюду следовали за своими повелителями, сопровождая их даже во время войны. Шуты отличались большою преданностью своим господам и даже часто исполняли обязанности телохранителей; так, один из шутов спас Вильгельма, герцога Нормандского, в 1047 году от заговора, составленного несколькими недовольными баронами. Если бы не преданность этого бедного шута, то судьба того, который двадцать лет спустя должен был одержать победу при Гастингсе и завоевать Англию, была бы совершенно иная; он, конечно, погиб бы в 1017 году, тогда и судьба Англии была бы также совершенно иная.