Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища

С солдатами своими мы не становимся. Кто мы для них такие? Командиры? Временно-беременные. Ни наказать, ни поощрить, ни в увольнение отпустить. И с офицерами у нас пока ничего общего. Даром что на совещаниях присутствуем, а там тоже ни поручений, ни наград. Так и существуем своим маленьким коллективчиком. Ни вашим, ни нашим.

Вот сегодня суббота. У нас припасен баллончик «массандры». Точнее, баночка, три литра. Сегодня юбилей – ровно неделя стажа прошла. Попарились в гарнизонной баньке, теперь вот накрываем стол у нас в профилактории. Собственно, это обыкновенная офицерская общага. Садимся. Хлеб, сало, все та же спирто-водяная смесь. Играет магнитофон. Группа «Альфа» – «Я московский озорной гуляка». Наливаем по первой. Лениво общаемся. Оказывается, у Сереги Перушева нынче годовщина смерти отца. Он был военным летчиком, командиром корабля «Ту-22». Ракетоносца сверхзвукового. В Белоруссии, в Зябровке. Был, да погиб. Мы еще разлили, Серега начал рассказывать: «Снижались над лесом. Экипаж начал покидать самолет. Батя штурвал удерживал. Чтоб остальные вышли». От рассказа Перуша у меня мурашки пошли по телу. Магнитофон этот! Песня дурацкая… Не к месту. Я дернул шнур. От волнения даже начал грызть штекер, как ручку в школе. Серега продолжил: «Мужики выскочили. Батя последний. Но парашют раскрыться не успел. Низко было… Прямо след от батиного тела в хвое старой остался…» История-то какая… Печальная. Я вгрызаюсь в штекер со всей силы. Ба-бах!!! Искры из глаз, хлопок громкий, я на полу. Нокаут! Прихожу в себя.

– Слон, ты че, Слон!!!

– Черт-те… Черт-те че. Током, током меня ебакнуло! Шнур этот долбаный!!!

Я срываюсь на Перуша:

– Хорош, Серега! Рассказы эти печальные! Давай лучше начисляй «массандру»!

Вообще, правильно говорят: войсковая стажировка – это всегда новый опыт, новые ощущения, новые знакомства. Это Саня Дубровин в ТуркВО

А потом вся стажировка – словно калейдоскоп с одинаковыми узорами.

Казарма – парк – аэродром. Всплеск! Драка с кавказцами. У них нож, у меня камень. Мы победили. Опять казарма. Опять парк, опять аэродром. Снова всплеск: пьянка дома у телеграфистки. Мы наливаемся «массандрой» до одеревенения. Телеграфистка хохочет: «А ну раздевайся!!! Хочу видеть голого русского солдата!!!» Раздевается только Надыр Салиевич Пайзиев. Стоит, глупо улыбаясь, пьяный-пьяный, прикрывая горстями свое «хозяйство»… Потом Питер. Кабинет члена Военного совета Военно-воздушных войск Ленинградского военного округа. Генерал Шкаруба в ярости:

– Сладков! Тебя пьянствовать на стажировку прислали или учиться???!!!

– Учиться…

– Все, посылаю письмо в училище. Учиться ты больше не будешь!!!

КВАПУ, стажировка закончена, письмо перехвачено девчатами с училищной почты. Впереди отпуск, если он состоится, конечно.

* * *

– Так! Кто у нас траву косить может?! Косой?

Лето. Стою в строю последних отпускников. «Дембельский аккорд».

Мандрико вышагивает вдоль строя. Зовет добровольцев. Нужно покосить траву перед штабом. Тщетно. Взводный начинает сам определять нужных специалистов, по косвенным признакам.

– Задам вопрос по-другому. Кто у нас из деревни? Да, действительно… Кто у нас тут из деревни… Не сыщешь. О! Ефрейтор Банков!

– Я!!!

– Чего молчишь, псамое? Из деревни же ты?

– Так точно!

– Умеешь, псамое, с косой управляться?

– Так точно!

– Выходи давай из строя! Надо траву перед штабом покосить. Справишься один? Нет? Сейчас, псамое, помощников тебе подберем. Кто еще из деревни?

– Да нет у нас таких, товарищ старший лейтенант!

– Трушкин, псамое, не умничай! Сейчас подберем…

Мандрико вдруг останавливается, затихает, и… Новый критерий найден!

– У кого морда деревенская? А? Ну-ка… Загородний? Похож… Вперед! Вторым номером у Банкова будешь! Чтоб всю траву перед штабом выкосили! До обеда! Загородний старший!

– Почему Загородний?!!

– Банков! У него мышцы больше… Давай вперед, без обсуждений! Так… Остальные – получить у старшины мешки холщевые и в штаб, на чердак. Голубей бить! Всю крышу изгадили! Приказ. Чтоб ни одного голубя в штабе не осталось!

– Чтоб вообще никого не осталось…

– Охотников, ты что, с ума сошел? У тебя что, понос словесный? Думай, что говоришь! Разойдись!!!

Я дневальный. Меня сия чаша миновала. Коса и мешок. Вернее, голуби и трава. Дело к обеду. Рота возвращается, как с передовой. Пыльные, усталые. Все в птичьем помете. Сержант Кузя грузно падает на кровать. Стонет:

– Наверное, человека тяжелее убить, чем голубя.

Сухой кивает:

– Точно…

Он-то в этом деле кое-что понимает. В человеках, в смысле. Только нам не рассказывает ни хрена про свой Афган.

Ночь, утро, обед, опять построение. Народу в два раза меньше. Отличники укатили в отпуск. Теперь уже Кулаков перед строем. Прохаживается взад-вперед.

– Надо пол в казарме покрасить. Добровольцы?

Долгое молчание. Дураков нет. Казарму красить – на неделю работы.

Молчание… Вдруг истеричный выкрик Петровского:

– А что вы на меня так смотрите, товарищ капитан?!!

– Петровский…