Швабра, Ленин, АКМ. Правдивые истории из жизни военного училища

И вот только теперь вместе с остальными курсантами я постигаю азы службы в войсках. Окунаюсь в действительность и ощущаю, пардон, когнитивный диссонанс – так говорит наш преподаватель педагогики полковник Хвостов, когда он ни хрена не понимает, что происходит. Действительно, в КВАПУ нам говорят одно, здесь я вижу совсем другое. Нас учат: ваше главное оружие – слово, главный маневр – убеждение. А тут… Есть некое несоответствие. Например, солдаты категорически не желают вставать после команды «подъем». Нет, я тоже не хочу, но встаю же. Они – нет. И вот каждое утро старшина нашей технической роты, прапорщик Григорук, докуривает свою первую утреннюю папиросу, громко дохает, рыком собирает по всему горлу слюну, тягуче сплевывает ее на пыльный грунт и берет в руки отполированный ладонями черенок от лопаты. Он его называет ласково – дрын. Вооружившись, старшина командует: «Рота, подъем!!!» И тут же начинает лупить всех подряд. Мол, господа, приглашаю вас всех на утреннюю зарядку – убеждает. Бойцы бегают от него по казарме и наконец высыпают на плац. А три дня назад в этот процесс вмешался комбат. Как я понял, он вообще человек эксцентричный. Его действия всегда нестандартны. Так вот, чтоб разбудить солдат, комбат приказал подогнать к окнам казармы АРС. Это обычная пожарная машина, только зеленая. И без объявления войны скачал прямо в спальное помещение тонну холодной воды. Из брандспойта. Бойцы от этого душа выскочили на плац быстрей, чем от старшинского дрына.

Зарядка проходит вяло, без привычного мне задора. Уже через день я понимаю причину такой «лености» – у личного состава нет сил. Бойцы нашей технической роты, вечно чумазые, задерганные и невыспавшиеся и, как правило, всегда смертельно уставшие. Они мечутся по маршруту: казарма – столовая – парк – аэродром. И обратно. Офицеры вечно на взводе. Главная задача – полеты. Днем, ночью, снова днем. Сегодня у штаба полка какой-то майор кричал на нашего ротного:

– Ты видел х/б у своего водителя, из автобуса, который смену на полеты возил?! Он у тебя что, в говне купался?! Грязный как черт! Летчик увидит такого – испугается! Считай, предпосылка к летному происшествию!

Еще в нашем батальоне есть рота охраны, «курки». Эти задрючены не менее остальных, ходят «через день на ремень», из караула в караул. Бывает, что солдат не меняют в нарядах неделями. А некому менять, людей не хватает. В общем, служба здесь, в Смуравьево, не сахар.

Партийно-политическая работа (ППР) в батальоне ведется не особенно бодро. Все начинается и заканчивается проведением политзанятий с солдатами и политучебы с прапорщиками. Это святое. Людей рассаживают в классах техподготовки или в Ленинских комнатах и читают им лекции, напечатанные в журнале «Коммунист Вооруженных сил». А на практике… Вот тут главный комсомолец батальона, старший лейтенант Клинков, показал нам «мастер-класс». Мы как раз пили чай у него в кабинете, когда в дверь постучали.

– Разрешите…

В проем боком, как каракатица, приставными шагами вполз боец.

Необъемный и мешковатый новенький «хэбчик», скрывавший его фигуру, был перерезан пополам затянутым намертво поясным ремнем. Пилотку солдат сжимал в ладонях, как тряпочку. Голова его, торчащая из просторного, но застегнутого на крючок ворота, бархотилась едва взошедшими из черепа русыми волосами. Все ясно, «дух», только призвали.

– Валяй, заходи!

Комсомолец Клинков, маленький и худой, с беломориной в узких губах и в накинутой на узкие плечи засаленной телогрейке сидел во главе стола. Он был похож на партизанского командира.

– Что ты хочешь, солдат? Только давай быстро, на скорости!

– Писем нет.

Клинков разинул рот, папироса прилипла к нижней губе. Он, видимо, ожидал, что ему сейчас доложат о нанесении врагом ядерного удара по Питеру, ну, или о наземном наступлении НАТО, а тут всего лишь – «писем нет».

– Каких еще писем?

– Из дома.

– И че?

Главный комсомолец глядел на бойца, прищурив глаза от папиросного дыма. Боец мялся, поглядывая на нас, и не находил что ответить. Но Клинков вдруг, словно в кукольном театре, перешел на приторный тон, подражая детскому тембру:

– Мамка с папкой не пишут? А-я-яй!

Боец глянул на него, потом в пол и, как ребенок, мелко закивал головой. Он, наверное, и заплакал бы, да не успел. Бац! Комсомолец хлопнул пятерней по столу. Графин подпрыгнул, стакан звякнул.

– Что ты расчувствовался, солдат! А ну иди отсюда! Пошел, плакса!!!

Боец суетливо, переваливаясь с ноги на ногу, как плюшевый медведь, развернулся и, не закрыв за собой дверь, убежал. Я подумал: вот и все. Сейчас солдатик стянет у отдыхающего дневального штык-нож, пырнет в живот дежурного по роте, сорвет с его ремня ключи от «ружпарк», вскроет шкаф с «калашниковыми», возьмет автомат и вернется. Сперва, конечно, он убьет комсомольца, ну и нас заодно, а потом в сушилке повесится. Вот тебе и партийно-политическая работа во всей красе.

* * *

Как ни странно, мы быстро втягиваемся в казарменную рутину.