Швам

Так тротуар от посоха слепца
И за молочный краешек бордюра,
От появленья скорого резца
Распухший будто — грубая фактура
Стальной решётки, так за квадратуру
Свою, пока незначимую, круг
Большого люка пятился вокруг.
И если бы творение — халтура,
То не чего-то большего, чем люк.

И балахоны пятились чувих

От на мосту грибков туберкулёза,
И выносили душный дробовик
Греметь по нам испуганные грозы,
Так нами сито было, были просо —
Две пары губ, над городом зигзаг —
Одновременно, действие и злак.

А люк труба был, сфера и кристалл,

Вокруг всё пятилось, помимо этой смычки
И чудака, что песенку свистал
Наоборот. И два его сынишки
Отстав, стояли в собственной припрыжке.
Один — застрял, второй — его тащил.
Так было долго. Кошечка (почин!)
Упала в люк. Гремело раньше вспышки,
Со смыслом даже больше, чем большим.

7.05.11

«нет никого. я аккуратный…»

нет никого. я аккуратный,
когда иду за пиццей к Жаку
лишь семенит за мною брат мой
на расстоянии — три шага
бесёнок меленький, чьи плохи
здоровье, шкурка и дела.
почти не выглядит. безрогий
не колечногий, мал-мала.
но все же хвостик выдает,
что за тваринушка идет.

у Жака печка на дровах,

жена приличная и соус,
все итальянское в кровях
и вся нордическая совесть,
когда к нему иду за пиццей,
я аккуратен, и нигде,
никто, ничем не шевелится,
лишь только цоканью когтей
за мною крошечного братца
и разрешается звучаться.

я должен описать весь мир

или хотя бы близлежащий,
и все, что было до того,
и как я рос, и много разных
вещей ещё, иначе как же
понять всю сложность этой схемы,
когда иду, а следом брат мой,
и что за брат — уже вы в курсе,
и то иду куда — известно,
а уж тем более — зачем.

когда бы ни был я привычен

к такому роду развлечений,
ужели эдакому к пищам
ходьбой ответствовал влеченью,
ходьбой по кривеньким и темным
совсем пустынным закоулкам
под неба куполом бездонным
и с каждым шагом, чтобы гулким,
и с каждым сжатием при том
как будто сердца хомутом.

но ближе к Жаку — ближе к делу,

дрова пылают, млеет тесто,
стекло оконное взопрело,
и мы заходим наконец-то,
садимся за свободный стол
и в нетерпеньи дружном машем
я головою, он хвостом
и я прошу его, на нашем,
чтоб он себя не выдавал
иначе, якобы, провал.

вот он себе не выдаёт,

приносят пиццу и оливки.
зачем оливки, непонятно,
но пицца — да, она кругла,
и сверху мы её посыпав,
затем, чтоб те не пропадали,
оливок самым плотным слоем,
в ея вгрызаемся, жуём.

28.12.11

«Она лицо своё несла…»