Шварце муттер

- Отчего все Воры всегда зовутся «Каин»? – спросил его тогда Виконт. Ему непонятно казалось, грамотею, ведь «Каин» это было, несомненно – обидное.

- Ученый человек! – рассмеялся Вор, совершенно искренне – разъехалась в улыбке его круглая грубая рожа, безносая, с рваными до кости ноздрями, - Не понимаешь? Это же очень просто. Каин – он ведь Первый Душегуб. Ну, и умереть он не может, само собою – проклят на жизнь вечную.

Глава 15 Нет у нас театра, нет у нас и оперы…

Полночи Яков просидел в бидловской узкой ванне, поминутно погружаясь с головой в пахучую пену. Петер ходил рядом кругами, соболезновал и подливал горячую воду. Дядюшка явился ненадолго, выслушал повесть о докторских злоключениях, и лишь пожал плечами:

- Глупо сейчас говорить – «я тебя предупреждал». Но ведь предупреждал же – что твой ландрат злодей и убийца. Нет, ты поддался обаянию власти… Теперь отмокай. И не бойся – завтра он уже забудет о тебе, если ты сам не станешь лезть к нему на глаза. Он, верно, уже тебя позабыл – его голова так высоко в облаках, что сверху маленьких нас ему и не видно.

Когда дядюшка удалился, Петер подлил из кувшина в сидячую ванну – еще горяченького, и любопытно вопросил:

- А ты, Яси, и в самом деле – отравил своего де Лиона?

- Конечно же нет! – воскликнул Яков, уклоняясь от льющегося в ванну горячего потока мыльной воды, - Сам посуди, стал бы я рубить под собою сук, на котором сидел? Патрону моему подсыпали тофаны – это яд, без вкуса и без запаха, как вода. Де Лион умер, и дипломаты пустили сплетню, что я виновник, и что я сам – господин Тофана. В посольствах сидят еще большие сплетницы, нежели в монастырских пансионах. Еще прежде они выдумали нашу с де Лионом подозрительную связь, и шипели о ней у нас за спиной, как змеи. И то, и другое – ложь, но от этой лжи еще тяжелее отмыться, чем от моего новоприобретенного запаха.

- А ты и в самом деле – господин Тофана? – не отставал Петер.

- Нет, Петичка, я не Тофана. Я не умею ее делать, и мало кто умеет. Меня прозвали так послы, из своего презлобства, но увы – я умею разве что смешивать рвотные эликсиры и шпионские зелья на эфедре.

- А говорят, что оба наших Левенвольда – как раз и то самое, у них и прозвище было в Петербурге – господа Тофана, - мечтательно проговорил Петруша, - У них и перстни такие, одинаковые, с розоватым хамелеоном – совсем как должны быть у отравителей…

- Готов спорить – брешут, - оборвал его Яков почти сердито, - Готов спорить – под розовым камнем вульгарный мышьяк. Сами о себе сочиняют, а ты веришь. Левенвольды – они ведь тоже дипломаты, а значит, брехуны и вруши. Все их яды, и опасные связи – на львиную долю выдумка, для дилетантов вроде тебя.

- А Корф носит черный камень… - продолжал Петер.

- Петичка, хоть зеленый, да хоть из мочевого пузыря – нет в Москве тофаны, поверь мне и смирись. Кстати, о мочевом пузыре – ты завтра поутру ассистируешь дядюшке? Или удалось отвертеться?

- Увы, - Петер поддернул рукава халата и уселся возле ванны на табурет. Весь вид его изображал скорбь, - Если ты меня не заменишь – завтра я на операции, увы. Мне уже жаль того беднягу, что попадет к нам на стол.

- Нет, Петичка, - покачал головой Яков, - После моего сегодняшнего анабазиса назавтра я вряд ли удержу в руках инструмент. Так что придется тебе расправляться с несчастным мочевым пузырем – самому.

Яков проснулся, когда дядя и Петер уже отбыли в госпиталь. Суровая фройляйн Арбуэ принесла к нему в комнату сложенную стопочкой одежду. В глазах фройляйн читались недоумение и осуждение – вчерашнее явление Якова в монашеской рясе и в непонятного происхождения сандалетах – привело девицу Арбуэ в горячий праведный гнев. Молодой человек уходил из дома в лучшем кафтане, в кроатском галстухе, в туфлях с пряжками – и каков вернулся…

- Тати, фройляйн, - только и сказал экономке Яков, но, кажется, фройляйн так и не поверила ему до конца.

Яков успел одеться и умыться, и собрался уже идти завтракать – когда в комнату явился лакей с объявлением:

- К вам герр Пауль Гросс, ожидают в гостиной.

«А виконт молодец – как в воду глядел» - про себя подивился Яков, спускаясь к гостю.

- Петер Бидлоу оперирует в госпитале, вы его не застали, - предупредил Гросса Яков, памятуя о том, что именно Петер уделял особое внимание устройству ангельских шлеек.

- Я и не за ним, я за вами, - смущаясь и рдея, признался инженер, - Мой начальник не хочет Петера, он просил привезти ему именно вас. Наверное, оттого, что вы не рисовали на его гравюре, а Петер имел неосторожность… Мы приглашаем вас – для экспертной оценки безопасности нашего скромного представления, особенно тех херувимов на тросах. У меня и пропуск на ваше имя.

- И куда же выписан сей пропуск? – уточнил Яков.

- Во дворец, в Измайлово, - не без гордости отвечал инженер.

- Где же отыскалось местечко для оперы – в охотничьем-то доме?

- В уголочке, за печкой, - по-русски выговорил Гросс и криво улыбнулся, - Вы будете смеяться, когда увидите – где мы пытаемся ставить нашего несчастного «Нерона». Если, конечно, изволите поехать.