Шведская сказка

Советник пожал плечами:

- Если вы обратили внимание, ваше высочество, я незаметно ушел с королевского приема, и прогулялся по площадям и улицам Копенгагена. И обнаружил удивительные вещи.

- Какие, Шеффер?

- На площади, перед самым королевским дворцом висел плакат, где было сказано, что за голову Струензе обещана весьма кругленькая сумма в пять тысяч талеров.

- И никто не запрещал его читать? – у Густава округлились глаза, настолько он был поражен.

- Лишь в полдень, ваше высочество, из дворца появилось несколько гвардейцев, которые сорвали пасквиль и весьма неохотно разогнали толпу. – Невозмутимо рассказал Шеффер. – Это все говорит о том, что за благополучную жизнь придворного лекаря никто теперь не поручиться.

- Значит, сейчас именно тот момент, которым бы следовало воспользоваться. – Пылко заявил Густав.

- О чем вы, ваше величество? – не понял его Шеффер.

- Не смотря на то, что сама Швеция находиться в опасности, и что король ее едва-едва может считаться царствующим, можно вырвать из рук более слабого государя Норвегию!

- Но, Россия…

- Ах, Шеффер, - Густав отмахнулся, - Россия занята сейчас собой. А потом, как сказал мне Струензе, он добился отставки министра Бернсторфа, столь угодного русским. Если принцу Оранскому, простому дворянину, удалось освободить Нидерланды из рук Филиппа II, таким образом и я мог бы вырвать Норвегию из рук слабого государя, не имеющего союзников. А Франция, с коей мы соединены крепкой дружбой, с удовольствием будет смотреть на увеличении мощи Швеции. Дания только надеется на внутренний раздор в нашей стране, но мое мужество в союзе с интересами моего народа будут залогом успеха!

- Широко шагнет наш будущий король. – Подумал про себя Шеффер, - только пойдет ли за ним Швеция? Одно дело укрепление королевской власти и избавление от русского влияния, другое – это то, о чем так много говорит наш Густав. Но надо отдать ему должное. Сидеть и так запросто рассуждать о сложнейшей политической интриге…

***

Ах, Париж… Нигде в Европе нет такой роскоши, такой безрассудной расточительности, таких церемоний и протоколов, и столь малого числа людей, которые могут назвать себя счастливцами. Порок ныне был здесь возведен в добродетель.

Пылкий юноша, весь светящийся радостью, вступая в брак со своей избранницей, искренне восклицал, стоя подле алтаря, рука об руку с любимой своей:

- Господи, как я хочу, чтоб мое счастье было вечным и полным!

Кто-то усмехнулся в толпе приглашенных и шепнул соседу:

- При чем здесь Бог, теперь это зависит от обстоятельств.

- Каких? – также тихо спросили в ответ.

- Кто будет первым любовником его жены!

- А-а-а… И кто же?

- Как повезет. Чем богаче, выше, знатнее и… старее будет любовник, тем и счастья полнее у молодого супруга.

В живописи царствовал Жан Оноре Фрагонар, ученик великого Франсуа Буше, придворного художника, создававшего мифологические сюжеты, украшавшие будуары и кабинеты. Франагор пошел дальше и смелее. Он, не смущаясь, помещал в центр комнаты разобранную кровать со сползающими с нее драпировками, и свободными динамичными мазками создавал композиции сцен обольщения, забав и любви. Возбуждение – вот что пропитывало воздух Парижа. Безудержное веселье и возбуждение. Франция разлагалась, и ее почва, пропитанная ужасным падением нравов, которое всегда предшествовало падению империй, таких как Рим и Византия, давала последние пышные и буйные ростки цветов необыкновенной красоты, но отравленных ядом самого разложения, пропитавшим их корни.

Блеск бриллиантов и безудержный разврат соседствовали, также как аромат благовоний, изобретаемых самыми изощренными парфюмерами, сопутствовал запахам нечистот из выгребных ям, которые тщательно укрывались гобеленами, но не спасали от вони. И это никого не смущало! Напротив, подобное сочетание запахов становилось неким признаком моды! Один аристократ заметив, что у стен версальского замка сильно разит мочой, приказал своим крестьянам дружно помочиться возле стен своей резиденции.

Парижане жили театром. Их кумирами были не герои бессмертных пьес Расина, Мольера, Корнеля и Вольтера, их сердцами владели актрисы и танцовщицы, кружившие головы всему Парижу. Они были разборчивы, эти девчонки, и не всякому богатенькому старичку удавалось завладеть телом, той, кем сегодня восхищался Париж, если он был… скуповат.

Шамкая беззубым ртом, какой-нибудь герцог или граф мог запросто ошибиться в цене, прокравшись в уборную актрисы:

- Мадемуазель, не согласитесь ли принять у меня 600 луидоров, и подарить мне свою благосклонность.

- Ах, я вам сама дам двести монет, - отвечала очаровательная бесстыдница, - если утром у вас будет лицо как у юного королевского пажа.

- Так сколько же вам необходимо? – обескуражено спрашивал трухлявый ловелас.