Незнакомую эту пестроту создают на здешних улицах крохотные магазинчики - каждый со своей витринкой и рекламкой, а также почти неправдоподобное обилие дорожных знаков и указателей. Если, скажем, у нас висит над перекрестком вертикальная указующая стрелка, то твердо знаешь, что можно ехать только прямо. А тут, кроме такой стрелки, обязательно красуются по бокам знаки, запрещающие повороты направо и налево, да еще на въездах в проулки - известные всем водителям "кирпичи". В центре города на одной маленькой круглой площади диаметром не более двадцати метров я насчитал восемнадцать дорожных указателей - настенных, висящих, на столбиках, тумбах и кронштейнах. Зачем засорять глаза этим многослойным дублированием? Неужто стокгольмские автомобилисты столь непонятливы? Когда я спросил об этом у таксиста, он рассмеялся:
- Да нет! Дело, говорят, совсем в другом.
Когда мы переходили на правостороннее движение, то заменили все знаки. А фирма, выполнявшая заказ города, будто бы перестаралась - наделала их слишком много. И вот, чтобы добро не пропадало... Мы, шведы, бережливый народ!
Шутка есть шутка, но вообще Стокгольм можно полюбить за одних белок. Совсем ручные, они, пронзительно поцокивая, бегают повсюду, доверчиво спускаются с деревьев тебе на плечи, берут из рук печенье и конфеты, предпочитая, конечно, орехи любого вида.
Если б белки жили во всех городах!..
Хорош Стокгольм, когда смотришь на него с высокой точки, этак метров с трехсот над уровнем моря. Подробности, пестрота исчезают - только зелень и камень, вода и камень, дома и камень. Мне хотелось увезти отсюда это общее впечатление. Билет домой лежал в кармане пиджака, я временами нежно притрагивался к тому месту, где он покоился, - мыслями я был уже дома и совсем не думал, не гадал, что мне еще доведется попасть в сердцевину каменной плиты, на которой стоит Стокгольм, опуститься на сорок метров ниже уровня моря и это приведет меня к Балтике. Дело было так.
Перед последним приемом я попросил его организаторов устроить меня рядом с кем-нибудь из работников коммунального хозяйства Стокгольма. Ну, чтоб не терять даром времени в общих разговорах. Хотел порасспросить напоследок о зеленом строительстве Стокгольма, о шуме и дорожных знаках, о птицах и белках...
- Московская вода вкусней? - спросил сосед, с улыбкой наблюдая за мной.
- Нет. эта тоже ничего. Из Меларена?
- Да.
- Хорошая, - окончательно решил я.
- Совсем недавно была хуже,
- Почему?
И снова, уже в который раз за эту мою поездку, завязался разговор о воде и связанных с нею проблемах,
Вообще-то вода, истинное чудо земной природы, заслуживает, быть может, великой поэмы - так интересна она сама по себе, так велика ее роль в нашей жизни, так драматична и сложна судьба этого драгоценного жидкого минерала. Некоторые на первый взгляд простые физико-химические свойства воды настолько нам привычны, что мы не задумываемся об их истинном значении. Взять, например, ее четырехррадусную тепловую константу.
При этой температуре вода обнаруживает поразительное свойство становится почему-то наиболее тяжелой и плотной. И когда осенью остывает какой-либо водоем, то холодная вода опускается с поверхности вниз. на ее место поднимается более теплая-и так далее, пока вся водная среда не перемешается и не примет четырехградусную температуру. Но вот холодает все больше, поверхностный слой воды остывает еще на один-два градуса. И тут-то с водой происходит странная метаморфоза: подчиняясь тончайшим молекулярным законам, она разжижается и легчает. Этот холодный легкий слой, как бы плавая на поверхности водоема, создает своего рода тепловую подушку и не позволяет охлаждаться нижележащей толще.
Образующийся при нуле градусов лед еще легче и потому не тонет. Поистине сказочное свойство! Кусок легкого олова, тяжелого свинца или, скажем, аморфного воска тонет в собственном расплаве, а лед чудесным образом держится на поверхности воды. Не будь этого, наши водоемы промерзали бы до дна. Все живое там погибло бы, да и сама Земля не вырвалась бы из ледяного плена.
Отметим также огромную теплоемкость воды, выделяющую ее из ряда всех остальных веществ. Нагревание равного количества свинца на то же число градусов требует в тридцать раз меньше калорий, железа - в девять, льда в два раза. Катастрофические замерзания и таяния обрушивались бы каждый год на Землю, если бы у воды, льда и снега не было такой особой теплоемкости. Это свойство, а также высокая теплота парообразования выравнивают климат планеты. Забирая на экваторе огромное количество солнечного тепла, водяные пары разносят его по Земле и, конденсируясь, отдают умеренным и приполярным широтам.