Шведские остановки

Рассказываю, как мне посчастливилось обнаружить на севере страны кедровую рощицу, посаженную около двух веков назад, обещаю, что непременно напишу о ней, и вспоминаю о "Кедрограде"-давней серьезной и увлекательной затее нашей молодежи. Тогда я принял участие в зачине этого дела, очень нужного нашему лесному хозяйству. И вот один из первых кедроградцев, лесоустроитель Николай Телегин, с которым мы когда-то столько бродили по алтайским горам и тайге, стал за это время кандидатом наук и работал последние годы нашим лесйым атташе в Стокгольме.

В начале своей дипломатической службы он привез из Горного Алтая десяток саженцев кедра, проверил их на акклиматизацию у лесничего короля и высадид вокруг советского по

сольства. Прижились… Лулео, Стокгольм, а теперь вот Упсала. Пусть и в Швеции становится все больше "недроградов"!..

А Вьёрн Гильберг дарит мне подборку газеты "Мильё-фрамтид", показывает свои книги "Цепочка наследственности под угрозой" и "Среда-экономика-политика". Не знаю, что писано в них, но говорит Бьёрн Гильберг интересные вещи:

— Каждый ученый, если он честен и его заботят людские нужды, придет через свою науку к социальным, политическим проблемам.

Это касается и тех, кто изучит, как мы используем нашу природную среду, сырье, как мы отравляем живое и как отравляют нас… Я лично сделав вывод, что единственный выход — в социализации средств и способа производства, в плановой экономике…

Мы вышли в крохотный палисадник, где у Бьёрна что-то росло.

"…При настоящих обстоятельствах спокойное буржуазное существование для честно мыслящего человека возможно лишь в том случае, если он намеренно закроет на все глаза и. Отказываясь от всякого общения с людьми, посвятит себя отвлеченным, чисто научным интересам. Но тогда нужно тщательно избегать всякого соприкосновения с действительностью, иначе возмущение несправедливостью, которую можно видеть везде и всюду, будет так релико, что все интересы будут забыты в сравнении с интересами происходящей на наших глазах великой экономической борьбы и искушение самому войти в ряды борцов окажется слишком сильным…"

Эта слова написаны давным-давно одним замечательным русским ученым, прожившим последние годы своей трудной и прекрасной жизни в Швеции и похороненный здесь же, на Северном кладбище Стокгольма. Прошу прощения за невольную грамматическую неувязку — речь в действительности идет не об ученом, а об ученой.

Софья Ковалевская, математик… Снова я вынужден считаться с условностью нашего мышления, закрепленной в языке, — мы можем сказать "трактористка" или "крановщица", но научные звания и должности представительниц так неверно называемого слабого пола обозначаем словами мужского рода: женщина — философ, доцент, механик, петрограф, профессор, кибернетик, академик. Всю свою ослепительную жизнь Софья Васильевна Ковалевская отдала героической борьбе за право служить науке, за равное положение с мужчинами в обществе.

Она стала первой русской женщиной-ученым, добившейся своим блестящим талантом и фанатичным трудом мирового признания. К этому человеку редкой духовной и физической красоты, многогранному, яркому, с широкими общественными интересами, тянулись знаменитые ее современники, и она сама стремилась узнать как можно больше крупных талантов и сильных характеров. На своем жизненном пути она повстречала известную английскую писательницу Джордж Элиот, философа Герберта Спенсера, норвежского полярного путешественника Фритьофа Нансена, была знакома с гениальным русским писателем Федором Достоевским и революционером Петром Лавровым, с вдовой Чернышевского Ольгой Сократовной, участниками Парижской коммуны, знала виднейших русских ученых Менделеева, Сеченова, Боткина, Бутлерова, Чебышева, Столетова.

Одаренная девушка, чтобы иметь возможность заниматься наукой, заключила фиктивный брак, ставший позже фактическим, с Владимиром Онуфриевичем Ковалевским и выехала с ним за границу. Ее супруг был основателем эволюционной палеонтологии, последователем Дарвина, считавшего работы русского ученого исключительно важными для науки. Человек он был разносторонний — переводил книги Дарвина и Гексли, издал запретный роман Герцена "Кто виноват?", ездил в армию Гарибальди и корреспондировал из нее, тащил на себе газету "Новое Ъремя", директорствовал, хотя и неудачно, в промышленной компании, однако самое важное, что он сделал в жизни. — это несколько блестящих монографий по палеонтологии, а также, мне кажется, то, что замечательный этот человек помог раскрыться таланту своей жены, проторившей особую стезю в мировой математической науке.