Как осилил мальчик этот путь? Как очутилась перед ним эта огромная чашка кофе с молоком, который он не мог выпить, хотя Альбертина все время подталкивала к нему эту чашку? Оливье ничего не помнил. В его памяти удержался лишь запах теплого напитка, такой противный запах, и вид пенки на поверхности, похожей на белый отвратительный лоскут.
Альбертина подвела Оливье к угловому диванчику, обитому тисненым бархатом. Он уселся поглубже в темный угол. Женщина бросила на диван журналы: «
Альбертина бестолково суетилась — то перебирала какую-то домашнюю утварь, невнятно шепча, как молитву, что-то себе под нос, то потирала щеки, приглаживала, послюнив палец, брови, то снова подходила к мальчику, скрестив руки, опять отходила, вздыхала, шмыгала носом. И, уже не в силах больше сдерживаться, направилась за новостями.
Оливье тихо заплакал. Медленно уходили секунды на больших стенных часах. Тишина словно удлиняла время. Иногда на ребенка нисходило успокоение, и ему казалось, что это был дурной сон, потом опять набегали слезы, переходили в икоту, в рыдание. Рыжая собака с висящими длинными ушами сидела рядом и глядела на него. Наконец измученный мальчик уткнулся лбом в деревянную спинку дивана, в самый угол, не обращая внимания на острую боль. Оливье лежал неподвижно, замкнувшись в себе, подавленный страхом и скорбью.
Все застыло на раскаленной зноем улице. Каменщики, вымазанные белым, прислонились к белой стене, чтоб перекусить, и издали казалось, что живые у них только руки и лица.
Оливье брел, низко опустив голову, глядя на следы мела на тротуаре. Он хотел уйти подальше от этой улицы, дойти до магазина «
Позже, когда начнет звонить басом на всю округу большой колокол под именем Савойяр из церкви Сакре-Кёр, улица Лаба оживится. Пока же она казалась застывшей от этого режущего света, ослепительность которого превращала рельефы в плоскость и словно погружала улицу в обесцвечивающий раствор.
Мальчик поднялся до улицы Башле, чтоб посидеть там на горячих, согретых солнцем ступенях. Он по-портновски скрестил ноги и вытащил из кармана пять костяных пожелтевших бабок, полученных им благодаря щедротам мясника с улицы Рамей. Начал играть, не обращая внимания на пыль, пачкавшую ему пальцы. Оливье был ловок в этой игре, знал, как надо подбросить косточки и как их подхватить тыльной стороной ладони или же в горсть, помнил многочисленные фигуры этой игры. Ему удался «пасс», но не вышло с «колодцем» и «головой мертвеца». Наконец он бросил игру и довольствовался тем, что скрипел одной косточкой о другую.
Самые тяжелые минуты в его теперешней жизни были связаны с разговорами о его участи. Он превратился в какую-то вещь, которую не знали, куда приспособить — всюду оказывалось слишком тесно, и нигде нельзя было его приютить.
Надо было как можно быстрее организовать похороны, а это означало изыскать деньги на погребение. В кассе галантерейной лавки обнаружили весьма скромную сумму, а за стопками белья в шкафу тоже не оказалось упрятанных сбережений. Потом заметили лежавшие под тяжелым магнитом счета, написанные неуклюжим детским почерком и готовые к отправке. Мадам Хак и кузина Элоди, получив нужные справки в похоронном бюро Робло, поручили одной портнихе, приятельнице покойной Виржини, обойти должников. Альбертина, покраснев, разъяснила, что она несколько стеснена сейчас в средствах и не может сразу вернуть долг за шерсть.