Шведские спички

В тот ве­чер, раз­би­тая су­хим каш­лем, она при­жа­ла к гру­ди свою длин­ную бе­лую ру­ку, на од­ном из паль­цев бле­сте­ли два об­ру­чаль­ных коль­ца — ее и по­кой­но­го му­жа, скон­чав­ше­го­ся пять лет на­зад. Гла­за свер­ка­ли ли­хо­ра­доч­ным бле­ском, и, так как ре­бе­нок за ней на­блю­дал, Вир­жи­ни с уси­ли­ем улыб­ну­лась. Она рань­ше, чем обыч­но, за­кры­ла лав­ку, про­го­во­рив:

— Боль­ше ни­кто не при­дет… — и до­ба­ви­ла бо­лее ве­се­лым то­ном: — Зна­ешь, Оли­вье, при­го­то­вим-ка шо­ко­лад!

Ма­га­зин на­хо­дил­ся в пе­ред­ней ком­на­те, в квар­ти­ре их бы­ло две. Кру­гом тут бы­ло на­ва­ле­но раз­ных то­ва­ров. На зин­ге­ров­ской швей­ной ма­ши­не в ку­че ле­жа­ли нож­ни­цы, на­пер­ст­ки, нит­ки, кус­ки ма­те­рии, по­ду­шеч­ки для бу­ла­вок. На оре­хо­вом сто­ли­ке, где обыч­но цар­ст­во­ва­ла «ра­не­ная ас­си­рий­ская льви­ца» из брон­зы, с от­вин­чи­ваю­щи­ми­ся стре­ла­ми, на­хо­ди­лись еще и кар­тон­ки, и связ­ки мот­ков шер­сти, и ка­та­ло­ги, и це­лая гру­да об­раз­цов.

Ко­гда на­сту­пи­ли су­мер­ки, Вир­жи­ни за­жгла люс­т­ру с тюль­па­на­ми. Ос­во­бо­ди­ла по­лу­круг­лый сто­лик от ка­ких-то па­ке­тов, про­тер­ла кле­ен­ку, взя­ла из бу­фе­та тол­стую плит­ку шо­ко­ла­да для вар­ки, сня­ла с нее зе­ле­ную оберт­ку, ук­ра­шен­ную гир­лян­дой зо­ло­тых ме­да­лей, сня­ла фоль­гу и про­тя­ну­ла сы­ну ку­хон­ный но­жик: «На­стру­гай шо­ко­лад на та­рел­ку… Нет-нет, по­ти­хо­неч­ку. Эй! Не про­буй так час­то…»

Ко­гда у Оли­вье все бы­ло го­то­во, Вир­жи­ни раз­ве­ла шо­ко­лад в ки­пят­ке, раз­ми­ная ком­ки о стен­ки ка­ст­рю­ли. Шо­ко­лад в сме­си с ка­као при­ят­но пах. Ко­гда плит­ку раз­ла­мы­ва­ли, края ока­зы­ва­лись бо­лее свет­лы­ми, а по­верх­ность из­ло­ма ше­ро­хо­ва­той. Вар­ка име­ла свой осо­бый ри­ту­ал: Вир­жи­ни де­ре­вян­ной ло­жеч­кой по­ме­ши­ва­ла жид­кость, по­сте­пен­но ма­лень­ки­ми до­за­ми на­ли­вая слив­ки, за­тем под­сы­па­ла не­мно­го ри­со­вой му­ки. Ес­ли ей ка­за­лось, что шо­ко­лад по­лу­чил­ся слиш­ком жир­ным, Вир­жи­ни до­бав­ля­ла не­сколь­ко ка­пель ани­са или ко­фей­но­го экс­трак­та. Рас­про­стра­нял­ся чу­дес­ный аро­мат. Оли­вье ле­пе­тал: мяу-мяу — и об­ли­зы­вал­ся. Они шут­ли­во уп­ре­ка­ли друг друж­ку в чре­во­уго­дии, и Вир­жи­ни раз­во­ра­чи­ва­ла па­кет со сдоб­ны­ми бу­лоч­ка­ми и на­ма­зы­ва­ла их мас­лом.

По­сле вкус­ней­шей тра­пе­зы и пар­тии иг­ры в мад­жонг ре­бен­ку пред­ла­га­лось еще раз про­ве­рить свои уро­ки. В шко­ле на ули­це Клинь­ян­кур учи­тель Гам­бье, ко­то­ро­го про­зва­ли Би­биш, со­хра­нил от ста­рых ме­то­дов вос­пи­та­ния при­выч­ку хва­тать де­тей за во­ло­сы у вис­ков и боль­но их дер­гать, улы­ба­ясь при этом с фаль­ши­во лю­без­ным ви­дом (да­бы ог­ра­дить се­бя от воз­мож­ных жа­лоб со сто­ро­ны ро­ди­те­лей); так что луч­ше бы­ло, по­жа­луй, не рис­ко­вать и не под­вер­гать се­бя этой со­мни­тель­ной лас­ке, со­про­во­ж­дае­мой из­де­ва­тель­ской ско­ро­го­вор­кой, да еще с юж­ным ак­цен­том: «Зна­чит, мсье не учит уро­ков, ста­ло быть, мсье — ду­ра­лей, боль­шой ду­ра­лей…» — что за­став­ля­ло хо­хо­тать дру­гих школь­ни­ков.

То­му ве­че­ру су­ж­де­но бы­ло на­все­гда за­пе­чат­леть­ся в па­мя­ти Оли­вье. Мно­го лет спус­тя он вспом­нит все до ме­ло­чей и за­но­во пе­ре­жи­вет; не на­чер­тал ли тот ве­чер гру­бую де­мар­ка­ци­он­ную ли­нию в его жиз­ни? Еще весь в сво­ем не­на­деж­ном раю, ко­то­ро­му зав­тра пред­стоя­ло рух­нуть, он пе­ре­лис­ты­вал стра­ни­цы учеб­ни­ка ис­то­рии, рас­смат­ри­вал ее дей­ст­вую­щих лиц: вот Фран­циск I, без­вкус­но на­ря­жен­ный, рас­кры­ва­ет объ­я­тья Кар­лу V в тем­ном стро­гом пла­тье, вот Ген­рих II и Диа­на де Пу­а­тье в винь­ет­ке из «са­ла­мандр» при­сут­ст­ву­ют при каз­ни ере­ти­ков, вот Ра­вай­як, на­но­ся­щий удар кин­жа­лом Ген­ри­ху IV на ули­це Фер­ро­нри… Оли­вье лис­тал стра­ни­цы, про­чи­ты­вал чуть даль­ше, чем за­да­но, и го­во­рил Вир­жи­ни:

— Рас­ска­жи мне о Ген­ри­хе Чет­вер­том, рас­ска­жи о Лю­до­ви­ке Че­тыр­на­дца­том…

Не как нау­ку вос­при­ни­мал маль­чик ис­то­рию Фран­ции, а ско­рей как чу­дес­ные ле­ген­ды, как кра­си­вые сказ­ки, чуть бо­лее прав­ди­вые, чем сказ­ки Пер­ро.

По­том бы­ла са­мая при­ят­ная ве­чер­няя про­це­ду­ра. Прин­ца ук­ла­ды­ва­ли спать: ведь ка­ж­дый ре­бе­нок — принц для сво­ей ма­те­ри, ес­ли она его лю­бит. Ему взби­ва­ли по­ду­шеч­ку, хо­ро­шо рас­прав­ля­ли про­сты­ни, что­бы не бы­ло скла­до­чек, за­бот­ли­во ук­ры­ва­ли до са­мо­го под­бо­род­ка, и вот еще лас­ка, еще по­це­луй пе­ред сном, за­тем шо­рох юб­ки, стук ка­пель из кра­на, еще ка­кой-то да­ле­кий, не­яс­ный шу­мок — и сво­бод­ное, сча­ст­ли­вое со­скаль­зы­ва­ние в дре­мо­ту.

*