Шведское огниво

Корабль был крепко притянут к причалу, и человек на палубе мог, облокотившись о борт, почти дотянуться до своих собеседников. Возраст мужчины было трудно угадать. Бритый подбородок молодил его по-юношески румяное лицо, но висячие на кипчакский манер усы уже тронула седина. Крепко тронула. Наверное, если бы он не сбрил бороду, она была бы совсем седой. Плащ человек оставил в каюте, потому что от дождя его худо-бедно скрывал плетеный из лыка навес над носом корабля. В руках он держал небольшой холщовый мешок, из которого время от времени доставал со скучающим видом шарики сушеного творога, который кипчаки любили брать в дорогу.

Отплытия ждали давно, с самого рассвета. Уже наговорились и устали.

– Ты так весь запас съешь, – пошутил старичок, – в дорогу ничего не останется.

– Ничего, – улыбнулся стоявший рядом с ним русобородый, – скоро уже доберется до булгарских краев. Там курт не чета здешнему. Красный, из топленого молока. В Сарае такой не делают – дрова дороги. – Он повернулся к юноше. – Верно, Илгизар?

Тот молча пожал плечами. За него ответил человек на корабле:

– У нас в Мохши такой не делают. Наши любят ряженку из топленого молока. Это в Булгаре любят красный творог.

Он стоял спиной к реке, по которой лежал его путь туда, в сторону Булгара, в сторону Мохши, но чувствовалось, что мысли путника обращены к Сараю, который он покидал. Он грустно смотрел туда, где за пеленой дождя проглядывал серый минарет мечети в Булгарском квартале, но взгляд его был таким же туманным, как вид расплывающегося вдали города. Так смотрят люди, которые вспоминают о чем-то давным-давно минувшем.

Это лучше всех почувствовал старичок.

– В Мохши будет то же самое, Туртас. Ты не найдешь там ни того, что было, ни тех, кто были. Может, не стоит ехать?

Отъезжающий промолчал. Либо не знал ответа на этот вопрос, либо ответ был слишком печальным и очевидным.

– Для того, кому некуда плыть, никакой ветер не будет попутным, – сказал Туртас после долгого молчания.

Всем стало еще грустнее. Наверное, оттого, что само хмурое утро располагало к этому. Мертвая тишина на пристани, мутный призрак огромного города за пеленой дождя, темная, словно уходящая в никуда, дорога-река.

Оцепенение стряхнул русобородый. Было видно, что он человек действия.

– Долгие проводы – долгие слезы. Эй, ты! – повелительно окрикнул он стражника. – Покличь-ка сюда побережника с корабельщиком!

При этих словах русобородый будто ненароком приоткрыл полу плаща, из-под которой мелькнул золоченый шелковый пояс. Можно было этого не делать. Стражник и так превосходно знал, что перед ним наиб самого эмира Сарая, что на груди его под плащом красуется золоченая пайцза с надписью «Кто не повинуется – умрет» и что на берегу, за пристанскими конторами, наиба ожидает конная стража из ханских гвардейцев.

Охранник не смог отказать себе в удовольствии заорать дурным голосом:

– Побережника и корабельщика к наибу светлейшего эмира!

Перепуганный насмерть смотритель пристани только сейчас разглядел, кто, закрывшись плащом, провожает корабль. Давясь недожеванным куском, он, низко кланяясь, торопливо докладывал на бегу:

– Путник занял каюту на корме. Навесил свой замок с печатью. Самого нет. Так бы давно вещи сгрузили и отправили. А замок с печатью ломать – дело хлопотное.

Наиб кивнул. Нежелание связываться с запертой каютой ему было понятно. Не будь замка, вещи уже давно сложили бы в мешки, опечатали и положили в контору на пристани. А так нужно проводить еще и осмотр каюты со свидетелями и описью. Действительно, проще подождать.

– Много товара везет? – спросил он корабельщика.

– Да нет, один сундук дорожный.

– А чего отдельную каюту занял? Слуги?

– Один.

– Кто такой?

– Назвался Иовом. Из Новгорода.

При этих словах наиб оживился:

– Сказал, где в Сарае остановился?

Корабельщик растерянно развел руками:

– Пришел позавчера, заказал отдельную каюту до Нового Сарая. Заплатил вперед, не торгуясь. Сразу приволокли сундук, навесили замок. А к отплытию не пришел.

Наиб решительно двинулся по мосткам.

– Ломайте! – Он повернулся к юноше. – Илгизар, возьми у них бумагу и чернильницу. Напиши все, что надо. Я свою печать приложу, чтобы разговора не было.

С замком вышла заминка. Дорогой и мудреный. С пружиной внутри.

– Такие обычно булгарцы делают. Просто так не собьешь – пилить надо.

Пилить не стали, оторвали скобу вместе с замком. Корабельщик только молча повздыхал.

Вещей действительно оказалось немного. Только дорожный сундук, как и было сказано. Да еще в углу что-то вроде короба, накрытое холстом.

– Голуби! – удивленно воскликнул наиб, сняв покрывало.

Просунувшийся из-за его спины сквозь узкую дверь Туртас подтвердил:

– Самые лучшие, египетские. В наших краях таких не достать.

– Почтовые, значит? – Наиб строго взглянул на побережника. – А говорил, только сундук?

Тот смутился:

– Так ведь не купец, простой путник. Товара нет. Пошлину брать не с чего. Теперь вот сам ума не приложу, чего с ними делать. Сундук под замок положу, а птиц? Их ведь кормить-поить нужно. А подохнут?

Все молча смотрели на клетку.