Шведское огниво

Юноша несколько лет вкушал мед мудрости в местном медресе, воздвигнутом по повелению благочестивого хана Узбека после того, как он стал именовать себя султаном Мухаммедом, защитником веры. Этим летом усердного до книг и знания шакирда[1] приметил Бурангул, староста одного из городских братств водовозов, и позвал учить своих подопечных чтению и письму. Занятие не обременительное, ибо парни, усердно трудившиеся от зари до зари, могли себе это позволить только раз в неделю. Кроме того, Илгизар по пятницам читал намаз в их домашней мечети и произносил проповедь. Это давало крышу над головой и стол. Времени оставалось много, и юноша потихоньку пробовал подрабатывать ремеслом переписчика на буртасском базаре. Правда, заказчиков было мало и основной заработок Илгизара складывался из выполнения поручений эмирского наиба, который часто привлекал его в качестве писца и помощника.

Главный кади Сарая, мудрейший Бадр-ад Дин, однажды выделил Илгизара наибу в помощь для проводившегося тогда по приказу эмира расследования, где юноша не только отличился, но даже был награжден самим Урук-Тимуром – сокольничим хана. Тогда-то он и попал в подручные наиба.

Сейчас наиб, глядя в спину удалявшимся, думал думу. Вся эта история с исчезнувшим путником, да еще назвавшимся новгородцем, ему определенно не нравилась. Больше всего, конечно, не нравилась клетка с голубями. Голуби – это быстрая и тайная связь на большом расстоянии. Хороший почтарь легко преодолевает путь в несколько караванных переходов. С кем собирался сноситься этот человек из Новгорода, который почему-то не появлялся в русском квартале? Направлялся он в новый дворец, явно поближе к ханскому двору. За ним кто-то следил.

Для того чтобы не прийти к отправлению корабля, на который уже были погружены вещи, требовалась очень веская причина. Наибу даже не хотелось думать какая. Похоже, что скоро где-нибудь в Сарае обнаружат неопознанное тело.

Тот, кто возит с собой почтовых голубей, обычно и сам оказывается важной птицей. И завертится колесо тайн, закрутятся, переплетаясь, узелки судеб…

Судьба! Надо же было так случиться, что именно к этому кораблю пришел сегодня помощник эмира, что на этом самом корабле отплывал его старый друг Туртас, бывший любимый сокольник великого хана Тохты. Как ни крути, а благодаря этому неведомому пропащему он отложил отъезд. Наибу это было очень по душе. Туртас сгинул в неизвестность двадцать лет назад во время смуты после смерти хана Тохты и неожиданно вернулся из дальних краев этим летом. Как это часто бывает, не найдя уже почти никого из старых друзей и родных. Давно вышла замуж и умерла в чужих краях его невеста, уснула вечным сном сестра, супруга ханского сокольничего Урук-Тимура, сбежала за море единственная племянница.

Конечно, могущественный Урук-Тимур всячески уговаривал шурина остаться в Сарае, обещал и службу, и покровительство. Но старый бродяга, прослонявшись лето по улочкам города своей счастливой ушедшей молодости, решил податься в родные края. В Мохши. Сказав: «Возвращаться так возвращаться!»

Отъезд сорвался в самый последний момент. Судьба!

Наибу подумалось, что имя, которым назвался исчезнувший бедолага, принадлежит святому Иову Многострадальному. Имя есть знак. Оно ведет за собой судьбу. Самого наиба крестили Хрисанфом. В переводе с греческого – «златоносным». Поди же. Выбился в начальники. Почти в вельможи. Хотя все в Сарае звали его по-русски – Златом.

Сейчас его ждали повседневные дела, и он направился к ханскому дворцу.

Оказалось, что там его давно ждут. Даже ищут. Едва наиб подъехал к воротам, как стражник передал приказ срочно явиться к эмиру. Ничего хорошего это не предвещало. Жизнь в Богохранимом Сарае была в последнее время спокойной. После того как осенью схлынули с базаров и караван-сараев последние приезжие купцы – даже сонной. В этом году особенно. Когда перестали ждать на зиму хана со всеми его приближенными.

С порядком вполне справлялись базарные и квартальные старосты. Споры разбирали местные кади. Даже в ханский суд яргу неделями никто не являлся, и оставленные блюсти Великую Ясу яргучи откровенно скучали вместе с искушенными, познавшими все премудрости священного квадратного письма, писцами-битакчи.

Эмир от безделья пристрастился к шашкам. Вся его служба свелась к тому, что по утрам он выслушивал доклад начальника ночной стражи, который объезжал с отрядом старых ханских гвардейцев заставы и караулы после наступления темноты.

В боковой комнате дворца было душно и полутемно. Окна еще не завесили на зиму войлоком, но по случаю холодного дождя закрыли ставнями. Возле столика с шашками мерцала алыми язычками и дышала теплом жаровня с углями. У стен чадили лампы.

Было тепло и уютно. Как зимой. Пахло бараньим жиром.

Эмир оторвался от доски.

– Какие срочные дела у тебя есть?

– Скорее заботы, чем дела, – улыбнулся Злат.

Эмир довольно кивнул. Было видно, что он колеблется.

– Такое дело. Человек один пропал… – неуверенно начал эмир.

Наиб заметил, что игравший с эмиром битакчи смотрит на него с интересом и нетерпением.