Шведское огниво

– Из Крыма. Приехал недавно вместе с Алибеком. Внуком крымского наместника. Он как раз отправляется в Новый Сарай на праздник возлияния молока.

Злат задумался:

– Интересно, как он узнал, что московский посланец едет сюда? Кто-то должен был весточку прислать. Значит, за монахом там следили? Ты этого Авахава знаешь? Кто такой? Одет как кипчак.

– С татарами же ехал. Зачем выделяться, внимание привлекать? А человек он в Сарае новый, раньше я про него не слышал. Говорит, что торговал с Волынщиной. Я на всякий случай поспрашивал у знающих людей. Он армянин. Из тех, что в наши края из Сирии перебрались после того, как франки Акру потеряли. Средств больших не имеет. Поэтому и хватается за всякие сомнительные дела. Думаю, с этой сделки ему хороший процент посулили. Тысяча сумов! Любой клюнет.

Злат вспомнил разговор Авахава с Алексием.

– Скажи, найдутся в Сарае люди, которые дадут этому монаху тысячу сумов?

– Монаху, конечно, никто ничего не даст. Но у него наверняка есть с собой чистые листы с подписью и печатью московского князя, куда можно вписать любую сумму. Тому многие с удовольствием серебра отвалят. Клиент давний и надежный. Не первый год со многими здешними менялами дела ведет. Брат его Юрий тоже вел, да и тверские князья. Ханская милость больших денег стоит, и нужны они бывают чем скорее, тем лучше. В борьбе за нее как на войне: кто успел – тот и победил. Да и сами ханы в былые годы улусников своих закладывали, как простых холопов. Целые города продавали ростовщикам на откуп. Брали сразу серебро, а потом давали кредитору отряд и посылали самого дань собирать в уплату. Затем перестали. Потому что обирали эти ростовщики ханских данников почище дорожных разбойников.

– Осуждаешь, значит?

Касриэль уловил в словах Злата насмешку и обиделся:

– Хочешь сказать: «Сам этим поганым делом занимаешься»? Только ничего плохого в ссудном деле нет. Дурные люди делают его поганым. Чем лучше ростовщика пекарь, который на голоде наживается? С умирающих людей три шкуры дерет? Хлебопек – почтенное ремесло? Так же и в нашем деле. Я, например, вообще дела веду по мусульманскому праву. Спросишь: как это так? Вроде по исламу взимание процента строго запрещается? Зато можно входить в дело в качестве партнера и получать долю прибыли. Поэтому и не лез я никогда во все эти княжеские дела. Хоть и навар там солидный.

– Вот я и думаю: каким боком ты сейчас сюда оказался замешан? Почему этот Авахав именно к тебе пришел, хотя прекрасно знал, что дело это можно прокрутить с другими людьми?

– Любишь ты во всем подвох искать… – озадачился Касриэль. Поразмыслил и добавил: – Молодец.

– Ты лучше вот что скажи, – продолжал между тем наиб, – сейчас грызня идет у генуэзцев с венецианцами. Твой Авахав на чьей стороне?

– Сурожане стараются особняком держаться. Генуэзцы с венецианцами морскую торговлю делят, а они больше по караванным тропам дела ведут. Хоть и держат крепкую связь с Трапезундом и Константинополем. Там же много греков живет и тех же армян. Армяне исстари в Персии большими делами ворочали. Только на этот раз Авахав с Алибеком приехал. Эмиром из рода киятов. Кияты давно с генуэзцами повязаны.

– А венецианцы сейчас норовят сюда влезть через покровительство Тайдулы. Чей отец – эмир над кунгратами. Вот и подумай: не потому ли его нукеры прискакали по твою душу?

XXIII. Нечаянный беглец

Касриэль подождал, когда дворцовая стража будет возвращаться от заставы обратно в город, и пристроился к ней. Путь неблизкий, ночь, туман, зачем искушать недобрых людей? Туртас условился с хозяином о комнате, уплатив сразу за месяц вперед. Выбрал ту самую, откуда исчез таинственный постоялец, благо там уже натопили лежанку. Туда отнесли несколько овчин, пару войлочных ковров и лампу. Злат с Илгизаром облюбовали лавки поближе к очагу.

Когда уже улеглись, вошла, позвякивая подвесками на хвостах, Юксудыр. Злат сразу вспомнил, как девушка бесшумно, словно тень, двигалась в темноте. Тогда она подвески сняла. Ему снова стало не по себе.

– Илгизар! Спроси ее по-своему: она песни петь умеет? Знает какую про путника, который устал скитаться в чужом краю? Пусть споет, коль не в тягость.

– Ты знал моего отца? – вдруг спросила Юксудыр, даже не дав юноше открыть рот. Спросила по-кипчакски. Чисто сказала, без малейшего выговора.

«Вот змея!» – беззлобно усмехнулся про себя Злат.

– Видел несколько раз издали. Он большой вельможа был, а я простой писец. И матушку помню. На празднике видел как-то раз. А вот тебя не видал! – засмеялся он. – Туртас – другое дело. Он при хане состоял. Большим человеком был. С пером на шапке и золотым поясом.

Юксудыр присела возле очага, помешала кочергой угли. Потом запела негромким, но сильным и красивым голосом. Запела по-кипчакски. Старую печальную песню. Только не про путника. Про молодого воина, который умирает, раненный в чистом поле. Смотрит в синее небо, где кружит ворон, и просит передать последний привет молодой жене, которая теперь осталась вдовой.