Шведское солнце и пармезан

Она поняла, кто перед ней. Я – Расмус. Так он сказал. И… был прав. Это действительно Расмус. Расмус из «Роз Расмуса». Группы, которую Хильда слушала много лет подряд. И в горе, и в радости. Потрясающие песни, где было собрано всего понемножку. Одни красивые и печальные о несчастной любви с непременным соло на саксофоне, другие наоборот – жизнерадостные и энергичные, о летних ночах и зарождающейся любви. Но прежде всего ее привлекал сам Расмус и его чудесный голос.

А теперь… он сам оказался перед ней собственной персоной.

В одном доме. В одном помещении. Всего в нескольких шагах от нее.

Тут настал черед Расмусу наморщить лоб. Он удивленно поднимает брови.

– Ты плохо себя чувствуешь? – спрашивает он.

– А?

– У тебя рот открыт. Словно ты задыхаешься. Тебе нехорошо? Голова не кружится?

– Вы… вы… вы…

– Погоди, попробуй поднять руки над головой. Я видел по телевизору – вроде помогает.

– Вы… вы…

– Да?

– Вы – Расмус Розен!

Он кивает.

– И… и… из «Роз Расмуса»!

– Верно. Все хорошо? Можешь поднять руки над головой?

Хильда кивает. Но рук не поднимает. Еще не хватало выставлять напоказ свои потные подмышки.

– Могу. Но мне и так хорошо. Просто… я… вы хорошо поете.

Хильда сглатывает. Вы хорошо поете. О господи, и это все, что она может сказать?!

Расмус скребет в затылке.

– Спасибо. Но… где Зейнаб?

– Она… ее здесь нет.

– Я вижу.

– Она… она…

Хильда внезапно утрачивает дар речи и лишь немо разевает рот, как выброшенная на берег рыба. Ой-ой-ой, нехорошо-то как! Расмус, еще чего, доброго решит, что она прикончила Зейнаб и закопала ее труп в саду.

Хильда откашливается. Набирает в грудь побольше воздуха. И выпаливает:

– Зейнаб поехала погостить к сестре. В Ливию.

Расмус скрещивает руки на груди и вопросительно глядит на Хильду.

– Э… в смысле наоборот. Это ее сестра приехала к ней сюда в гости, а я помогаю ей с уборкой по выходным.

– А моя сестра знает об этом?

– Да, конечно. Зейнаб предупредила ее.

– А почему ты слушаешь «Блендер»?

Хильда поворачивает голову и видит телефон, который по-прежнему лежит на кухонном столе, наигрывая веселый мотивчик. Продолжая сжимать в руке губку, она делает шаг и выключает музыку.

– Мне нравится эстрадная музыка. Поэтому я знаю, кто вы. А вам тоже «Блендер» нравится?

– Не особо.

Хильда молчит. Больше всего ей хочется провалиться сквозь раскаленный пол. А может, под ее ногами сама преисподняя? Поэтому здесь так чертовски жарко?

– Ладно, – говорит Расмус. – Я пойду спать дальше. А ты лучше надень наушники.

Хильда кивает:

– Простите.

– Мм.

– Я не знала, что дома кто-то есть. Если бы знала…

– Я дома.

– Теперь знаю.

Расмус кивает. Пожимает плечами.

– Все в порядке. Я иду к себе наверх. В гостиной убираться не нужно – я там сплю.

– Хорошо. Я поняла.

Расмус поворачивается и плетется вон из кухни. Взгляд Хильды задерживается на его круглых, подпрыгивающих вверх-вниз ягодицах, обтянутых боксерами.

А ты лучше надень наушники.

Только что она встретила Расмуса из «Роз Расмуса», и он попросил ее надеть наушники. Сердце колотится, отдаваясь в висках. Да кем он себя возомнил?

Хильда принимается тщательно выжимать губку.

Уже почти одиннадцать часов утра. Он что, собирается весь день лежать в своей комнате? А Хильда, значит, должна ходить на цыпочках? Бесшумно как мышка? А может, пылесос ей тоже нельзя включать? Он что, думает, что она станет ползать на коленках и всасывать пыль ртом?

Обиженная Хильда берет наушники, втыкает их в телефон и опять на полную громкость врубает «Блендер». После чего достает из кладовки в прихожей пылесос. Пришло время пропылесосить верхний этаж. Причем как следует.

Хильда поднимается по лестнице, и пылесос в ее руках ревет как зверь.

Глава 7 Хильда

– Я читала в «Дагенс Нюхетер», что в Тоскане очень сильная организованная преступность. – С этими словами бабушка водружает на обеденный стол блюдо с дымящимися картофельными оладьями.

Для многих картофельные оладьи – заурядное шведское блюдо, которое традиционно едят по четвергам (в ресторанах его часто подают с салатами на закуску и брусничным морсом, которые входят в стоимость), но в доме бабушки и дедушки Хильды это самое настоящее праздничное блюдо, которое подают по субботам. И, должно быть, в этом заслуга Хильды. В детстве картофельные оладьи были ее самым любимым блюдом. Впрочем, сало и протертая с сахаром брусника важны здесь так же, как и тиара королевы Сильвии на вручении Нобелевской премии.

– В Тоскане? – удивленно переспрашивает Хильда и недоверчиво изгибает бровь.

– Да, так пишут в «Дагенс Нюхетер».

– Ты не ошиблась? – спрашивает дедушка, наполняя свой бокал низкоалкогольным пивом. – Может, на Сицилии?

– Нет, я уверена, что речь шла о Тоскане, – гнет свое бабушка, усаживаясь за стол.

Взгляды Хильды и дедушки встречаются, и он едва заметно улыбается. Маленькая, вечно беспокоящаяся по любому поводу бабушка.

– Это всего на недельку, бабуль, – утешает ее Хильда. – И глазом не успеешь моргнуть, как я уже буду дома.