Швея из Парижа

– Устал от тебя? Да ты единственная женщина, о которой он попросил меня заботиться. Единственная женщина, которую он упорно избегал обсуждать. А это говорит мне о двух вещах: во-первых, ты для него чертовски много значишь, а во-вторых, это делает тебя чертовски опасной.

Эстелла не могла пошевелить языком. Она уставилась на Питера, словно позабыла французский и не понимала ни слова.

– Что? – наконец пролепетала она.

– И ты тупая курица, раз не понимаешь этого.

Эстелла подняла руку, чтобы прикрыться от агрессии Питера – бесполезный жест, однако это все, на что она способна в тот момент. Она не могла сложить слова Питера во что-то осмысленное.

– С Алексом все в порядке? – Это был сейчас самый важный вопрос. Ушел ли он из дома по своей воле?

– Тебе остается только надеяться, что он в порядке! – Питер ударил кулаком о стену. – Забудь. Он велел мне вывезти тебя отсюда, и я вывезу. Смотри не нарвись сегодня на неприятности. Ночью я тебя заберу, вытащу из этой проклятой страны и отправлю дальше.

Он заковылял обратно в бар.

В эту же секунду в переулок свернули двое офицеров вермахта. Бульдоги на поводках, сопя, водили носами. Эстелла зашагала прочь, быстро, как могла. Ноги сами помнили, куда идти, перед глазами висел туман, а в ушах звенели слова Питера: «Ты для него чертовски много значишь».

Почему? Потому что Алекс чувствует себя в долгу перед Леной и защищает ее сестру? Однако мысль даже не успела оформиться. Эстелла понимала, что это не так.

Теперь она ясно видела все, что упустила раньше: вот Алекс однажды пригласил танцевать Лену, потому что принял ее за Эстеллу. Вот они стоят плечом к плечу у иллюминатора летающей лодки и смотрят в небесную синеву. Вот она сидит рядом с ним за роялем в джаз-клубе, смеется и страстно хочет его. Вот она лежит на постели рядом с больным Алексом, и он ни разу не прикоснулся к ней, ничем не оправдал репутацию, которая бежала впереди него, все время вел себя по отношению к Эстелле заботливо и сдержанно. Она-то полагала, Алекс ее терпеть не может, а на деле он просто не решался к ней прикоснуться – слишком опасался того, что может за этим последовать.

Поднимаясь по лестнице в доме в квартале Марэ, Эстелла уже не ощутила прежней гнетущей атмосферы. Просто дом внезапно опустел; не хватало того, что поддерживало в нем жизнь: двух влюбленных.

Эстелла открыла дверь в комнату Алекса и прилегла на постель, с той стороны, где он спал. Ее охватили тоска и острое желание. Подушка сохранила запах Алекса; Эстелла легла на нее щекой. Если то, что она ощущает, не любовь, то что же такое любовь? Должно быть, она настолько остра, что тот, кто полюбит, не выживет. Потому что прямо сейчас Эстелла умирала от любви.

Часть 6 Фабьен

Глава 24 Июнь 2015 года

Прощание с Эстеллой, в соответствии с ее распоряжением, состоялось в соборе Святого Иоанна Богослова. Из оранжереи доставили специально выращенные французские пионы, исключительно белые. Они покрывали весь алтарь и свешивались с краев скамеек, наполняя воздух ароматом, который у Фабьен всегда ассоциировался с Эстеллой. Пришло так много людей, что очень быстро свободных мест не осталось, и толпа начала заполнять вестибюль.

Фабьен сидела в первом ряду рядом с гробом бабушки. На соседних скамьях расположились все те, кто работал с ней в «Стелла Дизайн». Мама Фабьен сказалась слишком занятой, чтобы прилететь из Австралии, – а может, слишком страшилась увидеть на многочисленных фотографиях Эстеллы призрак отца Фабьен.

Фабьен произнесла траурную речь, сделав всего одну долгую и мучительную паузу; она понимала, что обязана должным образом почтить память бабушки, поэтому взяла себя в руки и продолжила:

– Эстелла говорила мне, что, когда умирали люди, которых она любила, единственным утешением для нее было одно стихотворение. Я бы хотела прочесть его сейчас:

Ранним утром проснешься в рассветной тиши, Тут же радость к тебе от меня поспешит, Как бесшумные птицы, что кружат вдали. Я – как звезды в ночи, очевидцы любви. Не стой и не плачь над могилой моей; Я – жива. Не печалься – ведь нет меня в ней.

На последней строчке голос Фабьен дрогнул; она сглотнула, чтобы подавить рвущиеся наружу рыдания.