Швея из Парижа

Ксандер застенчиво улыбнулся отцу, и Эстелла увидела, как глаза Алекса – так похожие на глаза сына – наполняются слезами; он изо всех сил напрягал челюсть, чтобы оставаться спокойным и невозмутимым и не напугать ребенка.

Алекс протянул руку:

– Рад познакомиться с тобой, Ксандер.

Ксандер посмотрел на Эстеллу, и она кивнула. Тогда он подошел к Алексу и вложил ручонку в ладонь отца.

– Можно я тебя тоже обниму? – спросил Алекс. – Видишь, я немного грустный? Думаю, объятия помогут мне воспрянуть духом.

И Ксандер, милый и очаровательный ребенок, обвил ручонками шею Алекса и обнял его, нежно и ласково, как только мог. Эстелла сломалась. Она всхлипнула так громко, что Ксандер встревоженно повернулся к ней, испугавшись, что сделал что-то не так. Хотя он совершил просто гениальный поступок.

Эстелла взглянула на Алекса. Плотина рухнула, и слезы безудержно покатились по его щекам. Вот какой властью обладал ребенок, совсем крошечный!

– Спасибо, Ксандер, – хриплым голосом сказал Алекс. – Мне лучше.

Ксандер протянул ладошку, коснулся одной из слезинок на щеке Алекса, смахнул ее и улыбнулся Эстелле, словно говоря: «Видишь, я помог!»

– Ты хороший мальчик, – через силу произнесла она.

– Значит, это ты? – спросил Алекс. – Ты заботилась о моем сыне? Как долго?

– Три года. Я пыталась рассказать тебе. И потому пригласила на встречу в Грамерси-парк. Но ты ушел, не дав мне такой возможности. А после я не знала, как тебя найти.

– Я думал… – Алекс судорожно втянул в себя воздух. – Я думал, Ксандер – твой сын. Твой и Сэма. И ты замужем за Сэмом.

– Что ж ты не подошел поближе, не спросил? – мягко пожурила его Эстелла. – Но я так чудовищно обидела тебя… – Она запнулась – слишком больно вспоминать, как она объявила Алексу, что не может выйти за него.

– Я увидел тебя вместе с Сэмом и ребенком и решил – ты не хочешь быть со мной, потому что влюбилась в Сэма.

Эстелла покачала головой.

– Нет. Я узнала, что… Гарри Тоу – мой отец. – Она сумела произнести эти слова, глядя прямо на Алекса.

Они с Алексом встали одновременно, медленно выпрямляясь и по-прежнему не сводя друг с друга глаз.

– Я знаю, – ответил он. – Твоя мама попросила меня прочесть ее письмо. Она хотела, чтобы мы поняли: не имеет значения, кто твой отец и при каких обстоятельствах ты появилась на свет. Важно лишь то, что мы сами сделали со своей жизнью. А мы с тобой добились много чего. Кроме одной вещи.

– Какой? – еле слышно выдохнула Эстелла. А вдруг то, что она надеется услышать, не совпадет с тем, что Алекс скажет на самом деле?

– Вот этой. – Он обхватил ее руками за талию и привлек к себе. – Нашей любви. – Он повернулся к Ксандеру, который с удивлением взирал на необычное зрелище. – Ксандер, ты не возражаешь, если я поцелую твою маму?

Ксандер помотал головой. Нет, он совершенно не возражал.

А Эстелла тем более.

* * *

После того как они умяли вместе с Ксандером обильный ужин, вдвоем искупали малыша и переодели его, после того как Алекс рассказал сказку о маленьком мальчике, который вырос в далекой стране, где ему пришлось сражаться с разбойниками и пиратами, после того как они уложили Ксандера в кроватку, поцеловали и пожелали спокойной ночи и тот обнял Алекса за шею, так же как и свою маму, Алекс увел Эстеллу в комнату с роялем. Вообще-то «увел» – не вполне точное определение. Алекс закрыл дверь в комнату Ксандера, и они пошли, спотыкаясь, но не разжимая объятий, впиваясь друг другу в губы и яростно комкая одежду, пока наконец не добрались до желанной цели – кровати в музыкальной комнате.

Лишь там Алекс отпустил ее губы.

– Дай посмотреть на тебя. Не могу поверить, что ты и правда здесь.

– Я пришла навсегда, – поклялась Эстелла.

Он не возобновил поцелуя, хотя мучительно желал этого. Потому что смотреть на Эстеллу было блаженством. А значит, Алекс видел все – как ее дыхание участилось, когда он расстегнул пуговицы блузки, как потемнели глаза, когда его пальцы скользнули по затылку, как раскраснелись щеки, когда он медленно и чувственно прочертил линию вниз по ключице, к уютной ложбинке, коснулся одной груди, затем другой… А когда его ладони двинулись по бедрам, все выше и выше и наконец остановились, увидел желание, написанное на ее лице самым понятным языком.

– Я люблю тебя, Эстелла.

– Я тоже люблю тебя. – Всего четыре слова. Алекс уже не надеялся их больше услышать. Теперь он поверил, что будет слышать эти четыре слова каждый день, всю оставшуюся жизнь.

* * *

Три месяца они провели вместе. Три месяца блаженства, как потом Эстелла называла это время. Несмотря на февраль, открывали окна в особняке на рю де Севинье, впуская в комнаты воздух и солнце. Они наняли демобилизованных после ранений солдат, которые в последние недели войны возвращались из Германии, отчаянно нуждаясь в заработках, чтобы те отремонтировали и покрасили дом. И дом раскрылся, подобно розовому цветку; это все равно что наблюдать, как лепесток за лепестком постепенно высвобождаются из бутона, где они были так долго заперты.