Читаем Швея из Парижа полностью

Швея из Парижа

– Ну что ж, хоть одно хорошее событие на сегодня. – Она положила голову Уиллу на плечо, ощутила его пальцы на своем затылке и на миг почувствовала себя немного лучше.

– Как я рад, что повидался с тобой, – шепнул Уилл ей на ухо.

– Я тоже. Как я рада…

* * *

– Повторный инсульт, – сказал врач. – Добавилась афазия. То есть повреждена часть мозга, отвечающая за речь. Мы пока не знаем, сколько она продлится.

Вот Эстеллу лишили и слов… Остались только глаза, умоляющие что-нибудь сделать, вернуть голос, дать произнести все, что еще не сказано. Бабушка тыкала пальцем, жестикулировала и издавала все то же жуткое мычание. Так прошел час; Бабуля расплакалась, Фабьен тоже.

– Бедная моя, – шептала Фабьен, гладя тонкие пряди бабушкиных некогда роскошных черных волос.

Потребовалось много времени, чтобы успокоить Эстеллу. Наконец слезы высохли. Рука Эстеллы потянулась к шее, и, когда она ничего там не нащупала, бабушкины глаза увеличились и вновь угрожающе налились.

– Здесь. – Фабьен вынула из сумочки и цепочку, и медальон, не зная, что ищет Эстелла.

Эстелла зажала медальон в ладони и указала на сумочку, будто требовала достать что-то еще. Фабьен раскрыла ее перед бабушкой, и та принялась перебирать содержимое, извлекая наружу все бумаги, пока наконец не нашла свидетельство о рождении.

Эстелла развернула документ, затем указала на медальон и начала водить пальцем от него к имени Алекса Монтроуза. Движение повторялось снова и снова, с каждым разом все более экспрессивно.

– Это его медальон? – осторожно предположила Фабьен.

Эстелла кивнула; в глазах впервые за полдня отразилось нечто иное, кроме осознания своего бессилия.

– Откуда он у тебя? – спросила Фабьен. – И почему ты так долго хранила медальон? Кто этот мужчина? А Лена? Кто она? – Теперь глаза Фабьен потемнели от досады. Конечно же, Бабуля не может ответить ни на один вопрос. Вот и все. Они обе слишком долго ждали, и теперь никто так ничего и не узнает.

Эстелла закрыла глаза и уже через несколько секунд уснула. Тяжелый и полный переживаний день совершенно вымотал ее.

Фабьен уставилась на свидетельство о рождении и на медальон, прокручивая в голове бабушкины слова о любви и ее двух видах. Она предположила, что Эстелла намекала на какое-то юношеское увлечение, однако если она вспомнила о медальоне сейчас, на пороге смерти, то вряд ли речь идет о мимолетном романе… И по-прежнему нет объяснений, почему ни имя Эстеллы, ни имя дедушки не вписаны в свидетельство о рождении отца Фабьен. Неужели это правда? Неужели Эстелла не мать Ксандера? И тогда, несмотря на то что у обеих черные волосы, Фабьен ей вообще не родственница. От одной этой мысли стало жутко.

* * *

Шли дни. Фабьен сидела у постели бабушки, читала ей вслух, переписывалась с Уиллом и Мелиссой или разговаривала с ними по телефону. Наконец врач объявил, что если она хочет, то может забрать бабушку домой. Если Фабьен считает дом более комфортным местом для Эстеллы…

Чтобы умереть.

Фабьен вернулась в Грамерси-парк в машине «Скорой помощи». Она убедилась, что Эстеллу уложили в постель так, чтобы той было удобно, придвинула ближе фотографию дедушки и медальон, который бабушка хранила как сокровище.

Эстелла не пошевелилась; на время переезда ее накачали успокоительным. Медсестра заверила, что бабушка вряд ли проснется до наступления утра. И Фабьен неожиданно для себя спустилась на первый этаж и принялась рисовать эскизы одежды, находя утешение в вычерчивании линий на бумаге и преобразуя в силуэты путаницу в мыслях. Эскизы выходили далекими от совершенства, но ее это не волновало. Это было сродни медитации: она водила карандашом по бумаге, и на ней как бы ненароком проявлялись образы, взятые откуда-то из подсознания.

Время перевалило за полночь, а Фабьен рисовала и рисовала, не сделав ни одного перерыва. Более того, она отыскала бабушкины акварельные краски и перепробовала их все; несколько набросков испортила, словно взялась за дело впервые, однако постепенно вспомнила, как работать с краской и водой, чтобы передать в рисунках движение и объем.

Около двух часов ночи рука замерла. Фабьен вскинула голову. Перед ней словно расправились складки времени и открылся люк в прошлое; что-то провалилось туда, покинув настоящее и вернувшись в те давние дни, куда Фабьен не было доступа. Она метнулась наверх, в бабушкину комнату, и бросилась к постели.

– Нет, нет, нет!

Закончилась не просто одна жизнь – вместе с ней не стало целого мира. Мира, в котором правили дерзость, бесстрашие и сила духа.