Швея из Парижа

– А еще я принесла тебе платье, – сообщила Эстелла подруге, снова переключившись на французский. – Думаю, ты не можешь сейчас купить ткань, чтобы позволить себе что-нибудь новое. Я пошила его всего пару месяцев назад и носила совсем немного. – Она достала белое платье, которое надевала на встречу с Элизабет Хоус.

Ютт просияла:

– Какая красота! Спасибо.

– Тогда надень его. Я заплачу за ужин, а еще ты сможешь курить столько сигарет, сколько захочешь.

Улыбка Ютт стала еще шире.

– Ужин, сигареты и танец с твоим симпатичным боссом. Звучит неплохо.

Алекс поперхнулся и принялся кашлять. Эстелла не удержалась и добавила:

– О, лучше не стоит. У него все лицо покрывается сыпью, когда женщины подходят слишком близко. Наверное, аллергия.

Когда Ютт умчалась переодеваться, Алекс сказал:

– В следующий раз назначу тебя на другую должность. В роли переводчицы ты слишком много себе позволяешь.

Эстелла не сдержала ухмылки.

Они втроем отправились в клуб на Монмартре. Эстелла взяла под руку Ютт, напоминая себе разговаривать с Алексом по-английски и не разоблачать его прикрытие в благодарность за то, что он воздержался от ночи с Леной и помог ей заставить Ютт улыбнуться. Вскоре праздничное настроение испарилось – они увидели множество женщин, которые выстроились вдоль улиц и окликали Алекса, желая продать себя.

– Их мужья в плену, – пояснила Ютт. – Денег нет – помни, нам не дозволено иметь чековые книжки, как, наверное, у вас в Америке, – а днем они работать не могут, потому что должны стоять в очередях за едой для детей. Остается продавать себя.

Эстелла пораженно покосилась на Алекса.

В этот момент двери ближайшего клуба распахнулись, открыв помещение, полное немецких солдат, которые танцевали с нарядными и совсем не худыми женщинами.

– Коллаборационистки, – с горечью указала на женщин подруга.

В ушах у Эстеллы громом прогремели слова Алекса – «Кем из них была бы ты, Эстелла, останься ты дома?» – когда она увидела воочию выбор, который les Parisiennes, парижанки, делают каждый день: медленно умирать от голода, как Ютт, или улыбаться немцам и есть досыта.

На улицу вырывался грохот музыки из клуба. Подслушать их никто не мог, и Алекс прошептал:

– У меня есть информатор – женщина, которая работает в одном из двухсот парижских борделей. Начинает в девять утра, заканчивает после полуночи. За это время она обслуживает примерно две сотни клиентов – семь минут на каждого. И не бросает свое занятие, потому что немцы в постели болтают языком, а она передает их слова дальше по цепочке. И считает, что заплаченная цена стоит того. Вот почему я обязан был сегодня спасти моего агента; он сотрудничает с этой женщиной, получает от нее информацию, передает мне, а я пересылаю ее в Лондон. Вот наша война.

Двери закрылись, и музыка стихла. Алекс замолчал.

Эстелла помотала головой и не глядя схватила за руку Ютт, притворяясь, что Алекс не говорил ничего такого и она по-прежнему жаждет вытащить подругу куда-нибудь оттянуться, как в былые времена. Боже, какая же она эгоистка! Почему просто не сказала Алексу «да» в ту же минуту, когда он попросил ее поехать в Париж и помочь ему? Поведал бы он эту историю сразу, чтобы у нее не было другого выбора, кроме как согласиться. А он все утаил – да, нажимал на Эстеллу, однако не шантажировал подобными ужасами, предоставив ей альтернативу остаться на Манхэттене в безопасности.

Эстеллу словно током ударило. Пусть она слишком мало знает о деятельности Алекса, пусть даже ненавидит ее, стоившую жизни месье Омону, – Алекс должен продолжать работать. Каждый спасенный им летчик сбросит бомбы на немецкую армию, каждый разведчик, которого он выручит на конспиративной квартире в Париже, передаст информацию, помогающую избавить Европу от нацистов. Пусть Алекс не может открыть ей свои секреты, однако так он спасает их от попадания в руки тех, кто обладает слишком большой властью и размахивает ею, как мачете.

– Я больше никогда и ни о чем не буду тебя расспрашивать.

И Алекс понял, потому что ответил:

– Спасибо.

Наконец они добрались до клуба. Из открывшейся двери сразу же хлынули звуки саксофона.

– Как я умудрился ни разу здесь не побывать? – спросил Алекс по-английски, придерживая дверь для Ютт и озираясь вокруг. Джаз-банд, танцпол, а еще бар, в котором, кажется, по-прежнему есть хотя бы вино.

– Ты был слишком занят. Прозябал в «Бриктопе», где собирались самые сливки общества.

– Как я заблуждался! Все самые лучшие сливки здесь.

Щеки Эстеллы вспыхнули ярче целого поля маков.

* * *

Алекс допустил ошибку. Определенно не стоило говорить девушке, что она красива. Вот она и сорвалась с места, как беженка при виде испанской границы. Сначала сидела у бара вместе с Ютт и болтала с барменом, судя по всему, хорошим знакомым. Потом музыканты спустились со сцены, принялись целовать ее в обе щеки и потащили к себе за стол. Каждый пытался будто в шутку приобнять ее, Эстелла добродушно отбивалась, и мужчины удрученно возвращались на место.