Швея из Парижа

Эстелла нахмурилась. Ну не мог он здесь бывать! Она прошла через арочный вход, ожидая, что ее, как всегда, охватит знакомая дрожь. Однако на сей раз этого не случилось. Дом словно выдохнул, как будто ждал, надеялся и сомневался, что Эстелла вернется, как будто рад был ее видеть. Как будто припрятал для нее что-то важное.

Сад во внутреннем дворике выглядел таким же запущенным, как всегда, однако здесь по-прежнему пахло мятой, как в любое парижское лето. Войдя внутрь, Эстелла провела рукой по стене вестибюля, точно такого же, как в доме Лены, однако без произведений искусства. Со стены комьями белого порошка посыпалась краска.

Алекс взял у нее чемодан:

– Идем. Чем дольше выжидаем, тем больше я беспокоюсь о…

– О своем агенте, – закончила за него Эстелла. – Идем же.

У лестницы Лена посмотрела вверх; Алекс запретил ей сопровождать его и Эстеллу, и она, похоже, не знала, что делать одной. Но тут Эстелла сообразила: Лена ждет ее разрешения подняться наверх, как хозяйки дома. А ведь она и правда здесь хозяйка – если дом принадлежит маме, согласно matrice cadastrale, земельному кадастру.

– Выбирай любую комнату и располагайся, – сказала она Лене. – Ты наверняка знаешь дом лучше меня.

Лена двинулась вверх по лестнице, а Эстелла с Алексом снова вышли на улицу.

– Веди себя так, будто показываешь мне достопримечательности, – велел Алекс. – Я знаю, что это не в том направлении, но начать придется с Вогезской площади, а потом уже двигаться к Деревне Сен-Поль. На случай если за нами следят.

Эстелла кивнула, не в состоянии вымолвить ни слова. Страх вернулся к ней в ту же минуту, когда они вышли из дома и попали в незнакомую, бруталистическую версию Парижа. Вся романтика, ощущение, что ты находишься в городе для любви и для любящих, где каждый камень, каждый уличный фонарь и каждый оконный ставень хранят тысячи легенд, город, не только принадлежащий истории, но и сам являющийся историей, словно исчезли вместе с французским правительством и теперь скрываются и выжидают.

Эстелла примерила на себя самый радостный голос, словно действительно была экскурсоводом и старалась впечатлить своего американского босса. По тротуарам, некогда переполненным девушками в ярких платьях и с альбомами рисунков под мышкой, сновали немецкие женщины в серой военной форме.

– Это Вогезская площадь, – объявила Эстелла. – Застроена в семнадцатом веке. Красивейшая площадь Парижа. С северной стороны Павильон королевы, с южной – Павильон короля. В свое время здесь жил Виктор Гюго. А вон там парижский филиал Нью-Йоркской школы изящных и прикладных искусств. Я проучилась в нем год, пока филиал не закрылся с началом войны.

– Не знал, – понизив голос, сказал Алекс.

– Не было повода, – ответила она и поспешила продолжить тур по кварталу Марэ. – Это статуя Людовика Четырнадцатого. Копия, не оригинал. Оригинал был обезглавлен в революцию.

– Что еще стоит посмотреть?

– Как насчет церкви Сен-Поль-Сен-Луи?

Двое немецких солдат, каждый под руку с девушкой – платья не заношены до дыр, ноги в шелковых чулках, щеки румяные, обувь кожаная, – прошли мимо и приветственно кивнули.

– В какую сторону идем? – спросил Алекс по-английски. Его акцент усилился, чтобы возможные слушатели легко распознали американца. Уверенность в себе, которую он обычно неназойливо демонстрировал, теперь выпирала наружу и бросалась в глаза, как пошитый на заказ костюм. Он говорил громко, как и подобает типичному развязному американцу, и Эстелле пришлось напомнить себе – это всего лишь спектакль. Однако в игру поверили!

– Париж великолепен! – воскликнул один из солдат и подмигнул, приняв Алекса за туриста, которого тот усиленно изображал. Своей американистостью Алекс защитил и себя, и Эстеллу. – Особенно женщины! – добавил второй солдат и плотоядно посмотрел на Эстеллу. Девушка, которую он держал за руку, хлопнула его по ладони.

– Женщины здесь неплохи, – невозмутимо поддакнул Алекс.

Эстелла заставила себя идти вперед, хотя ее ноги, казалось, превратились в тонкие хлопковые нити. И лишь когда немцы остались далеко позади, решилась пошутить:

– Неплохи? Умеешь ты делать комплименты!

Ее голос слегка дрожал.

– Я имел в виду не тебя, – ухмыльнулся Алекс. – Ты олицетворение всего плохого. Вечно задаешь вопросы. Однако ты отличный экскурсовод. Мне бы очень хотелось взглянуть на упомянутую тобой церковь.

Его подколка слегка расслабила Эстеллу. Ноги снова начали нормально функционировать, а в голос вернулась неестественно беззаботная интонация. Она привела Алекса к церкви и там нырнула в потайной проход в Деревню Сен-Поль – проход, о существовании которого не подозревал никто, кроме знающих этот квартал как свои пять пальцев. Лицо Алекса вспыхнуло от изумления, когда узкий переулок вывел их в мощенный булыжником дворик, окруженный неровными, побеленными известкой стенами, которые где-то выпирали вперед, а где-то, наоборот, образовывали ниши и порождали новые дворики и проходы; извилистый, петляющий лабиринт, который никто из людей Алекса так и не сумел вычислить.