Швея из Парижа

– По работе. – Она указала на Алекса. – Он юрист с ужасным французским, и я работаю у него переводчицей. Американец, что с него взять. Сама знаешь, они не способны к языкам. – Она театрально закатила глаза, с радостью отметив, что лицо подруги, как прежде, озарилось веселыми искорками. Ютт хихикнула.

Кулак Алекса, упиравшийся в бок Эстеллы с того момента, как они отошли от булочной, впервые расслабился. Когда он услышал про свой якобы ужасный французский, Эстелла даже уловила на его лице проблеск улыбки.

– Я принесу тебе еду попозже, к вечеру. Иначе ее вырвут прямо из рук.

– Все голодают, – печально проговорила Ютт. – Кроме Рене.

– Что с Рене?

– Она спит с немецким офицером. Почти каждую ночь проводит в отеле «Меурис». Продает себя за еду, за тряпки, за все, что можно купить только на черном рынке. Женщинам не дают талоны на табак. Ты не поверишь, на что некоторые готовы за сигарету.

В голосе Ютт сквозила неподдельная горечь.

– Зачем она так поступает?

– Это единственный способ хоть как-то жить. Все остальные разве что выживают. Зимой люди снимали шкуру с кошек на мех. А кошек потом ели.

– Нет, – прошептала Эстелла. Пусть в Нью-Йорке она ютится в маленькой комнатке, однако у нее достаточно еды, одежды и тепла. Она не мерзнет.

– Ты видишься с моей мамой? – наконец решилась она задать вопрос, которого страшилась с того момента, как встретила Ютт.

Подруга покачала головой:

– Раньше виделась в очереди за едой. Но на этой неделе – нет, и на прошлой тоже. Разве что с месяц назад… Может, она нашла другую булочную? – с надеждой добавила Ютт.

– Может быть, – неуверенно повторила Эстелла.

Позади раздались шаги Лены. Алекс кашлянул и напомнил:

– Мы опаздываем на встречу.

Опаздываем? Эстелла едва не накричала на него. Какое это имеет значение после того, что она здесь увидела? Исхудавшие женщины, прицепив тележки к велосипедам и превратив их таким образом в своего рода велотакси, проезжали по улице; в одной из тележек сидели немецкий офицер с хохочущей девицей. Кругом запустение: пустые магазины, пустые лица, пустые улицы. И пустые сердца. Однако тут она вспомнила, что приехала сюда помочь Алексу найти одного из тех, кто пытается заполнить пустоту, вернуть Францию в прежнее состояние.

– Я приду вечером, – пообещала Эстелла подруге. – Принесу кофе и шоколад. Что бы еще ты хотела?

– Мыло, – с надеждой вздохнула Ютт. – Мы совсем провоняли.

– Принесу обязательно. Все, что есть.

– И… – Ютт запнулась.

– Все, что хочешь! – воскликнула Эстелла.

– Мы можем куда-нибудь выбраться? Как раньше. Как будто… – Она не договорила.

– Конечно. Как насчет La Bonne Chance? Если он еще открыт.

– Все клубы работают. У немцев и их женщин, таких как Рене, масса времени для развлечений. – Ютт поцеловала Эстеллу в обе щеки и исчезла из поля зрения как раз в тот момент, когда их нагнала Лена.

Позади раздался звук, похожий на цоканье копыт. Эстелла обернулась и увидела двух торопящихся вдоль улицы женщин. В руках у них болтались корзины, а на ногах была обувь с деревянными подошвами – не с кожаными. Они прошли мимо, а стук подошв доносился еще долго. Эстелла заметила еще нескольких женщин в подобной обуви. Но что больше всего бросалось в глаза, так это дамские шляпки и тюрбаны, пышно декорированные всем чем только можно: лисьими мордами, перьями, цветами, вишневыми соцветиями, птичьими гнездами, экстравагантно намотанными лентами и кружевами.

Алекс поймал удивленный взгляд Эстеллы и сказал:

– Кожи для обуви нет, ткани на новую одежду тоже, а вот чтобы декорировать шляпку, многого не надо.

Эстелла улыбнулась. Как типично для французских женщин взять единственную имеющуюся у них вещь и использовать по полной программе для демонстрации своего жизнелюбия – показать, что, хотя в животе пусто, а от фигуры остались кожа да кости, внешность все равно имеет значение; силу духа они воплотили в шляпках. Эстелле стало немного легче – оказывается, далеко не все упали духом. Она надеялась, мама принадлежит к таким женщинам; и более того, она надеялась, мама приложила руку к некоторым из этих шляпок. Если все эти женщины не опустили руки перед лицом лишений и ужасов, то уж она, Эстелла, легко справится с таким простым делом, как сопроводить Алекса в Деревню Сен-Поль.

Скоро они пришли на рю де Севинье, к дому, который Эстелла в последний раз видела в ту ночь, когда взяла карты из рук умирающего месье Омона. В летнем предзакатном свете дом выглядел почти красивым, словно старая дама, элегантность которой еще можно разглядеть в стройном силуэте, в том, как она преподносит себя, но чья внешность выдает все признаки долгой и трудной жизни.

Эстелла увидела надпись, о которой говорил Алекс, – maison habitée, обитаемый дом.

– Взгляни, – обратилась она к Лене. – Узнаешь?

– Боже мой! – На лице Лены, обычно бесстрастном, явственно отразился шок.

Эстелла толкнула ворота и впустила всех во внутренний дворик:

– Кто бы ни построил дом в Грамерси-парке, он не мог не побывать здесь. Точная копия.

– Я говорила тебе, что дом в Грамерси-парке построил Гарри Тоу.