Швейная машинка

— И, конечно, теперь все, что мне в детстве казалось довольно естественным, получило более сложные объяснения: например, в доме не было ни одной фотографии мамы в детстве. Дедушка говорил, что их ограбили и вор унес все фотоальбомы. Это смехотворно, но ведь ребенком ты веришь всему, что говорят?

— И как вы теперь это воспринимаете?

Прежде чем ответить, он собирается с мыслями:

— Дедушка написал мне письмо, которое я получил уже после его смерти, и вчера вечером я его перечитывал. Там написано, например: «Эту квартиру называла домом твоя мать». Конечно, она называла ее домом, но это не значит, что она действительно жила здесь с детства. Похоже, все подсказки были у меня перед носом, а я их просто не увидел.

— Я думаю, ваш мозг теперь заполняет пробелы.

— Да-да. Кроме того, все эти записные книжки…

— Как раз хотела о них спросить.

— Там записано все, что было сшито на этой машинке, — с самого первого стежка. Есть несколько пробелов, но теперь, когда я подобрал все остальные кусочки головоломки, они отлично подходят друг к другу. Нет данных примерно за двадцать лет — я раньше думал, что часть записных книжек просто потерялась.

— Как жаль!

— Нет, вы не понимаете: пропущенный кусок приходится на время между смертью Лилиан и тем, когда бабуля начала перешивать мамину форму. Она не подходила к машинке почти двадцать лет.

— Она просто бросила шить?

— Нет, не думаю. Когда я вселился в квартиру, там осталось две машинки: одну вы видели, а вторая была электрическая, шестидесятых годов. У нее сгорел мотор, это показалось мне небезопасным, и я просто ее выбросил. Теперь я думаю, что записные книжки принадлежали не какому-то конкретному человеку, а машинке, если вы понимаете, о чем я.

— Я бы хотела на них посмотреть, если вы не возражаете.

— Конечно, я их в следующий раз захвачу. Но осторожнее: от них можно расчувствоваться и начать хлюпать носом.

— А что насчет ваших «настоящих» бабушки и дедушки? — Она изображает в воздухе знак кавычек. — Они еще живы? Сейчас, наверное, они должны быть уже совсем пожилыми.

— Не знаю.

— И ваша мама тоже?

— Да, и она точно не собирается это выяснять или пытаться с ними связаться. Я уже спрашивал.

— Может, если бы вы навели справки вместе…

— Ее это не интересует. Недавно она узнала, что они рассказали всем, даже ее школьным подругам, что она умерла от рака.

— Какая гадость! — Эллен даже не пытается скрыть отвращения. — И никому не пришло в голову проверить?

— Она же не вернулась, а к тому времени и фамилию сменила. Кто поставит под сомнение слова скорбящих родителей?

— А вы? Не хотите о них что-нибудь узнать?

— Даже не знаю. Мама сказала, что я могу попытаться, если захочу, но она точно не желает иметь к этому никакого отношения, что осложняет дело. Действовать за ее спиной мне не хочется.

— А что насчет семьи вашего отца?

Фред пожимает плечами:

— Я не знаю. Кажется, все, что я много лет считал правдой, перевернулось вверх тормашками.

— Но вы все-таки докопаетесь до истины. Просто потребуется немного времени.

— Наверное, вы правы. Но сейчас мне нужно подумать о чем-нибудь другом. Отведите меня к этой женщине, которая раскрашивает детали. Мне надо купить подарки на Рождество, а мама любит поддерживать людей, которые делают необычные вещи. — Он открывает дверь мастерской. — Что за…

На полулежит огромная, мармеладного оттенка куча шерсти — как раз там, куда Фред собирался поставить ногу. Куча начинает шевелиться.

— А-а… — Эллен замечает, в чем дело. — Познакомьтесь с Данди, нашим официальным мышеловом. Только его все подкармливают, так что он не очень мотивирован.

Она наклоняется и щекочет кота. Тот не двигается, и Эллен просто через него перешагивает.

— Нет смысла ждать, пока он уйдет: Данди считает, что все здание принадлежит ему.

Фред выходит за ней в коридор и закрывает дверь.

— Да, так часто бывает, — соглашается он.

Фред

Середина декабря 2016 года. Эдинбург