Швейцарские горки. Испанский сапог (сборник)

В общем, выбрал я день и момент, когда он точно без оружия будет. Понимал, что мне надо стрелять быстро – если я начну у него на глазах пистолет доставать да передергивать затвор, он может меня успеть скрутить, потому что мужик здоровый… Так что загнал заранее патрон… А когда он свой пистолет сдал, сказал, что надо поговорить… «Пошли, – говорю, – в курилку, там никого нет». Идем по коридору, я смотрю у него на левой руке барсетка болтается… Надо, думаю, и правую руку чем-то занять, чтобы он ничего не успел… Только в дверь вошли, я говорю: «Слышал, у тебя мобильник новый? Вика подарила? Покажешь?» Он мобильник вынимает, чтобы похвастаться, как она его любит, я тут же и выстрелил, попал в шею… Он упал, лежит, смотрит на меня, ничего не соображая… А я говорю: «Она моя и всегда только моей будет!» Он что-то замычал, типа – возражает, я наклонился и выстрелил второй раз под подбородок. Потом в плечо себе выстрелил. А пистолет Витьке в руку вложил и сжал его кисть, чтобы отпечатки на рукоятке остались. Я вообще-то хотел сам в коридор выйти позвать, но у меня вдруг голова закружилась, и я рядом с ним грохнулся… Очнулся, а его лицо от моего в полуметре, смотрит он на меня… Я еще подумал: вот так, Витя, не мог я ее тебе уступить, не мог…

– Ну, будешь чистосердечное писать? – деловито спросил Прядко.

– Чистосердечно я вам все рассказал, – засмеялся Живилло. – А писать мне адвокат пока запретил. Скажет написать – напишу.

– Ты чего такой радостный, а, капитан? – удивился Прядко. – Ты хоть понимаешь, что тебя теперь ждет?

– А я такой вариант, что следствие обо всем дознается, просчитывал… Мне больше восьми лет не дадут – у меня смягчающие обстоятельства, двое детей малолетних. Служба безупречная. Сидеть буду на милицейской зоне, там за хорошее поведение на поселение быстро переведут… Так что годика через три буду на свободе.

– А если Вика за это время еще кого-нибудь найдет? – поинтересовался Ледников.

– Нет, теперь не найдет, теперь она знает, что за это бывает.

Живилло вдруг весело подмигнул им. Господи, он действительно чувствовал себя чуть ли не счастливым, во всяком случае, человеком, который сделал то, что должен был сделать.

Потом у Ледникова был еще последний разговор с Викторией Пешковой. Постаревшая и подурневшая женщина, которую уже никто не смог бы назвать «королевой красоты», в полном отчаянии не могла понять, в чем она провинилась перед Богом и за что ей такие испытания. Вдруг с ужасом сказала, что в отделе поговаривают, что дело постараются как-то замять, тем более у Живилло генерал знакомый есть. Отмазать Живилло совсем, конечно, не удастся, но срок ему дадут небольшой, а там и досрочное освобождение получит… «Я, знаете, чего больше всего боюсь? Что он опять ко мне заявится и начнет свои права предъявлять. Не вынесу я больше этого…»

А скоро Ледников уволился из прокуратуры. Ему приказали дело Живилло передать другому следователю для окончания расследования, а самому переключиться на другие дела…

То ли это была последняя капля, то ли просто повод, которого он уже давно ждал.

Какую выволочку ему устроила тогда Разумовская! «Ты хоть понимаешь, какую карьеру мог сделать? Ты же был самым молодым следователем по особо важным делам!» – зло выговаривала она. А когда он стал объяснять, что не может больше заниматься отцеубийцами, малолетними психами и маньяками, только рукой махнула: «Наверное, ты думаешь, что мне все нравится из того, чем я занимаюсь? Далеко не все, мальчуган! Но я уже взрослая тетя и понимаю, что можно делать, а что нельзя. Есть вещи, которые надо терпеть, и взрослый человек их терпит. А ты как ребенок. Попробовал, не получилось – убежал».

Когда Ледников по случаю подался в журналистику, Анетта принялась всячески его раскручивать. У нее были возможности. Он только успевал отбиваться от звонков из зарубежных корпунктов, приглашений на телевидение, заказов из модных журналов, совершенно ему неинтересных.

В результате она махнула на него рукой: «Что поделаешь, мальчуган, будем ждать, когда ты повзрослеешь и станешь настоящим мужчиной – который зарабатывает деньги и имеет власть. Но ты должен помнить – я не могу любить лузера и киттера. Мне этого моя шляхетская гордость не позволяет». «Значит, я, по-твоему, лузер и киттер? То есть неудачник и тот самый тип, который бросил бороться? – перевел он ее американизмы на русский язык. – Тогда давай расстанемся!» – «Еще чего! Размечтался! – отрезала Анетта. И коварно ухмыльнувшись сказала: – Я согласна и дальше также мучиться, поскольку твердо уверена в том, что рано или поздно ты все равно выбьешься в люди!»

Глава 17 Aut viam inveniam, aut faciam Найду дорогу, или проложу её себе сам

Практика показывает: чем умнее и образованнее человек, тем проще расколоть его на допросе.