Швейцарские горки. Испанский сапог

– Мало ли какие комплексы мучают юнца! Юношеские фантазии бывают удивительно мерзкими. Вспомните свои. Ну!.. Что вам хотелось тогда?..

– Сейчас речь не обо мне.

– Ага! – торжествующе ухмыльнулся Рафа. – Боитесь признаваться. Ну да ладно, черт с вами! А что касается Леры. Да, поначалу мне хотелось сделать ей больно, потому что она просто не замечала меня. Я был для нее никем. Но потом все переменилось. Она стала для меня единственным близким человеком. Единственным! Последним! Мы строили с ней планы, мечтали путешествовать после получения наследства… Но потом появился этот мерзавец адвокат с предъявой от Сатрапа…

– Кстати, вы знаете, что Сатрап вполне мог быть причастен к убийству Олега Согдеева – отца Леры?

– Догадывался. Как вы сами понимаете, мой отец мне об этом не говорил. Как и о своей роли в этой истории.

– А Лера? Она это подозревала?

– Что именно?

– Что вы – сын убийцы ее отца? Что он сделал это руками Сатрапа?

– Она была слишком умна, чтобы не думать о таком раскладе. Но ведь прямых доказательств не было. Даже ваша прокуратура ничего не доказала.

– И тогда вы вступили в борьбу с Сатрапом и Келлером…

– Разумеется. Что мы должны были отдать им деньги? Вернее, мои деньги.

– Скажите, похищение журналистки – ваших рук дело? Лера буквально клялась мне, что она не имеет к этому отношения.

– А, – отмахнулся Рафа. – Какая разница! Она как-то сказала, что если бы эту журналистку похитили, то все подозрения пали бы на Сатрапа и тогда ему не поздоровилось бы. А я запомнил.

– И кто это сделал? Стригин? Как специалист по похищениям?

– Да нет, он мог только следить и доносить. Мне доносить про Леру, Келлеру – про нас с Лерой… Здесь, в Испании, есть люди, которые работали в службе безопасности банка отца, когда я был еще школьником. Это профессиональные ребята, я обратился к ним. Сначала они не хотели с этим связываться. Не хотели рисковать своей спокойной испанской жизнью. Но когда узнали, что журналистку надо просто похитить и спрятать на несколько дней, не причиняя никакого вреда здоровью, согласились. Работа-то плевая – усыпить и спрятать в подвале, а потом выпустить.

Рафа вдруг насупился. Он прикусил губу, глаза его беспокойно стали шарить по комнате. «Уж не северный ли ветер задул», – подумал Ледников.

Пора было что-то предпринимать. Рафа не зря стрелял Стригину в висок. Вложи Стригину пистолет в руку и нарисуется весьма убедительная картина самоубийства. Как в нее вписать Ледникова? Очень просто – пристрелить из того же пистолета. А потом вызвать полицию и сказать, что был наверху, услышал шум, выстрелы, спустился вниз, а тут два трупа… Полиция не станет особо разбираться, что тут делали эти русские, от которых в последнее время столько хлопот. Наверняка, не поделили какие-то грязные деньги. В результате один убил другого, а потом застрелился сам – русская душа, как известно, загадочна и темна. А больше в доме никого не было. Не подозревать же бедного сумасшедшего, который все это время находился наверху, потому что уже второй день чувствует себя особенно плохо – у него обострение душевной болезни.

План, пожалуй, не безупречный, но для сума сшедшего вполне даже ничего. Да и какая Ледникову разница, поверит в эту историю испанская полиция или нет, если он уже получит пулю, а то и не одну, потому что начинающий заводиться и злиться Рафа вряд ли обойдется одним выстрелом. Будет палить по-женски – пока патроны не кончатся.

– А знаешь, ведь это ты убил ее, – с ненавистью глядя на Ледникова, сказал Рафа. – Да-да, именно ты.

– Вот как, – вежливо удивился Ледников. Оказывается, они уже перешли на ты.

Судя по ходу мысли и тону Рафы, дело двигалось к развязке. Прежде чем начать стрелять, ему еще надо почувствовать себя правым. Странная мысль для закоренелого мерзавца. Ну да душа человеческая – потемки.

– И как же я это сделал?

– Ты разрушил нашу жизнь. Она была единственным человеком, которому я мог доверять. Единственным! Самым близким. Как и я для нее.

– Ну…

– Что ну?!.. Не веришь. А ты поверь! Да, вот так все повернулось. Мы были врагами, а потом оказалось, что нас только двое. Только двое – и страшный мир вокруг. Где мать, моя мать, ненавидит своего сына!.. А потом объявился ты, и она стала другой. Она стала другой. Я чувствовал, что она уже не принадлежит только мне, что другой человек занимает ее мысли. Да она и не могла это скрыть. Она стала проговариваться. Стала убеждать меня, что ты нам поможешь… Но я-то видел, что она уходит, закрывается, что она уже не моя… И на кой мне эти миллионы, если она уже чужая! А потом Стригин рассказал мне, что она была у тебя ночью и чем вы занимались… Вот тогда я и решил! Сначала я хотел, чтобы ты просто убрался отсюда. Для этого мы наехали на твоих родителей, чуть не утопили их. Но ты все никак не хотел угомониться.

«Отец тогда был прав», – невольно отметил про себя Ледников.

– Я понял, что она может расколоться. Во всем признаться тебе. И тогда я нанял людей…

– Ты приказал ее изнасиловать перед смертью?

Рафа неестественно расширившимися зрачками уставился на него:

– Если бы не ты, она была бы живой!