Швеция. Гроза с Балтики

27 мая 1788 г. обеспокоенная императрица пишет своему другу Григорию Алексеевичу: «Буде же полоумный король шведский начнет войну с нами, то… графа Пушкина назначу командиром армии против шведов». Екатерина всеми силами хотела предотвратить войну и пыталась уверить себя и своих приближенных, что все приготовления Густава — большой блеф. 4 июня Екатерина писала Потемкину в турецкую армию: «Пока сила турецкая на вас обращена, Король Шведский, получа от турок денег, вооружил военных кораблей до двенадцати и переводит войска в Финляндию. Все сии демонстрации идут, я думаю, на тот конец, чтобы флот, снаряжаемый на Средиземное море, тем остановить. Но сей, несмотря на то, пойдет в свой путь, и буде ему сделают на дороге препятствие, то будет искать истребления препятствия. У нас же мысли разделены: Вице-канцлер говорит — “Не выходя отселе, бить шведский флот, хотя и не задерет”, а другие говорят — “Как наш флот уйдет, тогда шведы задерут”. А мне кажется, они не задерут, а останутся при демонстрации. Осталось решить лишь единый вопрос, терпеть ли демонстрации? Если б ты был здесь, я б решилась в пять минут что делать, перего-воря с тобою. Если б следовать моей склонности, я б флоту Грейгову да эскадре Чичагова приказала разбить в прах демонстрацию: в сорок лет шведы паки не построили бы корабли. Но зделав такое дело, будем иметь две войны, а не одну, а, может быть, потянет за собою и следствия непредвидимые»[122].

По распоряжению императрицы русский посол в Стокгольме граф Разумовский передал шведскому министру иностранных дел записку, в которой от имени императрицы требовал объяснений по поводу вооружений Швеции. В записке было сказано: «Императрица объявляет министерству его величества, короля шведского, а также и всем тем, кои в сей нации некоторое участие в правлении имеют, что ея императорское величество может только повторить им уверение своего миролюбия и участия, приемлемаго ею в сохранении их спокойствия», и пр.

Густав III воспринял это разумное и вполне миролюбивое послание как «казус белли» (повод к войне) — нельзя, мол, русскому послу обращаться к риксдагу и населению.

Шведский король предъявил России ультиматум: наказать русского посла графа Разумовского, отдать шведам земли в Финляндии, отошедшие России по договорам 1721 и 1743 гг., атакже всю Карелию, турецкому султану вернуть Крым и заключить мир с Турцией на условиях султана.

Комментировать сей пассаж нужды нет. Прочтя ноту Густава, посол Пруссии в Петербурге барон Келлер заметил, что она «сочинена, конечно, в замешательстве ума». Отправляясь в поход, Густав писал своему другу Армфельду: «Мысль о том, что я могу отмстить за Турцию, что мое имя станет известно Азии и Африке, все это так подействовало на мое воображение, что я не чувствую особенного волнения и оставался спокойным в ту минуту, когда отправлялся на встречу всякого рода опасностям… Вот я перешагнул через Рубикон».

К началу войны Густав III располагал 50-тысячной армией и отрядом финской милиции численностью 15–18 тысяч человек. План шведского командования состоял втом, чтобы начать широкие военные действия на юге Финляндии и нанести одновременно сокрушительный удар по русскому флоту у Кронштадта, с тем чтобы обеспечить высадку 20-тысячному корпусу у Петербурга. В случае захвата Петербурга Густав III надеялся принудить Россию к миру на продиктованных им условиях.

Русский план 1788 г. предусматривал отражение шведских сил в случае нападения их на Петербург и нанесение контрудара в направлении Гельсингфорса и Гетеборга. Для этого в районе Выборга была дислоцирована армия численностью 19 508 человек под командованием генерал-аншефа В.П. Мусина-Пушкина. Немногочисленность русских войск объясняется тем, что основные силы находились на турецком театре военных действий и в Польше. Да и сам Мусин-Пушкин был назначен командующим за неимением лучшего. А лучшие генералы тоже были в Польше и в турецкой армии. Мусин-Пушкин сделал себе карьеру при возведении Екатерины II на престол в 1762 г. Екатерина была ему за это благодарна, но имела невысокое мнение о его военных способностях и называла «нерешимым мешком».