Сиам Майами

«Внутренняя комната» оказалась немногим меньше главного зала, зато здесь вдоль обшитой деревянными панелями стены располагались альковы с обитыми кожей скамьями. Они проследовали в угол, откуда обоим был хорошо виден зал. Официанты в черном, с золотыми галунами, с достоинством прислуживали у столов с серебряными приборами и лучезарным хрусталем. Здесь не было ни одной женщины, поэтому атмосфера казалось мрачноватой. Степенные завсегдатаи клуба разговаривали тихо, ели бесшумно и пили по-джентльменски, то есть с полной уверенностью в неисчерпаемости своих возможностей. Они принадлежали не к числу напивающихся по вечерам в субботу слабаков, а к постоянным потребителям спиртного; их бесстрастные лица говорили о том, что они не обнаруживают в рюмке истины, однако усматривают в своем занятии неоспоримое удовольствие. Им была также свойственна манера бесшумно появляться и так же бесшумно исчезать, отчего обстановка приобретала черты особой изысканности и благородства.

Барни сразу смекнул, почему хитрец Мотли выбрал именно это местечко. Здесь сохранился мир американских джентльменов с его безупречной благовоспитанностью. Преимущества ситуации были настолько очевидны, что даже не бросались в глаза. Нью-Йорк, увиденный им ночью с противоположной стороны Гудзона, сконцентрировался для него сейчас в присущем этому клубу лоске, в четкой, шахматной расстановке всех фигур по своим клеточкам.

Меню было лаконичным, зато предлагалось на французском, с английским переводом. Барни облюбовал цыпленка в вине, Додж — коктейль из креветок. Отправив официанта за спиртным, Додж осведомился с любезной улыбкой:

— Уверен, вам уже есть что сказать об этом месте.

— Очень удобно, — ответил Барни без тени зависти. — Но остается только гадать, что здесь приобретаешь, а что теряешь.

— Насчет удобства я бы не стал торопиться. — Ответ Барни показался Доджу интересным. — Уверен, что каждый из присутствующих истошно вопит, но про себя.

— Не сомневаюсь. Однако все здесь крайне благовоспитанны.

— Значит, это в вашем впечатлении главное?

Проницательность Доджа заставила Барни улыбнуться и решиться на откровенность:

— Знаете, что я подумал, мистер Додж?

— Называйте меня Стью, как все остальные.

— Стью. — Барни помедлил. — Я несколько разочарован. Я подумал — эта мысль посетила меня внезапно, — что все эти важные люди только о том и помышляют, как бы купить подешевле, а продать подороже.

Официант принес напитки. Додж усмехнулся и, потянувшись за рюмкой, молвил:

— Выпьем за чистосердечие. — Они выпили. — Зигги не сказал мне, кого нанял.

— Вас удивил мой прямой ответ?

— Напротив, для меня это пароль. — Додж откашлялся.

Барни почувствовал, что прорвал оборону Доджа, привыкшего ходить вокруг да около. Ему было трудно понять, почему человек ранга Доджа считает делом чести темнить и видит в этом способ избежать криводушия. Интересно, когда он в последний раз говорил «да» или «нет» так, чтобы это не звучало как «может быть»? При этом он вызывал у Барни симпатию.

— Вы ладите с Сиам? — спросил тот утвердительным тоном, но не без ноток сомнения.

— Вполне, — заверил его Барни. — У нас с самого начала дела пошли на лад. Надеюсь, мы станем хорошими друзьями.

Додж спрятался за рюмкой. Сегодня он чувствовал легкость, даже был весел, потому что впервые за неделю его не мучила головная боль. Он уже скучал без головной боли. Она сообщала ему некую значительность, будучи доказательством того, что он работает на износ; значительность придавала ему силы и решимости.

— Если вы привезете Сиам обратно звездой, — серьезно и дружелюбно проговорил Додж, — то вам будет открыта зеленая улица. Все, в том числе я, будут рады вам помочь. — Он широко улыбнулся. — Зигги говорил, что вас посетила идея…

— Да, верный способ помочь Сиам.

— Это имеет какое-то отношение ко мне? — настороженно спросил Додж.

— Помните фотографию обнаженной Сиам, которую вы доставали позавчера?

— Да.

— Мне бы хотелось размножить ее в количестве десяти тысяч отпечатков.

— Голое тело еще не гарантирует женщине успеха, — резко сказал Додж.

Барни решил, что ему нужно убедить Доджа.

— Конечно, это всего лишь голая красотка. В кино их в десять раз больше, чем в жизни. Но, раздавая эти снимки, мы привлечем к Сиам внимание. С ее неизвестностью наконец-то будет покончено.

Додж поджал губы и ничего не ответил. На его красивом лице появилось застывшее самоуверенное выражение, эдакая наставническая строгость. Нос странным образом удлинился и заострился. На глазах у Барни этот нос превратился в совершенно пуританский. Потом раздался голос — сухой и бесчувственный:

— Мой ответ — нет.

— Вы считаете, что это ей не поможет?

— Не хочу об этом говорить.

Официант в черном с золотом принес еду и аккуратно расставил на столике тарелки. Барни стало стыдно, что столь безупречное обслуживание пропадает даром: обоих так занимало дело, что восхищаться блюдами не было никакой возможности. Сейчас им было совершенно не до еды.