Сиам Майами

— Любая болезнь, — говорил Валентино Твиду, — имеет в своей основе мазохизм. Садист болен потому, что раньше был мазохистом, но потом сгнил на корню и теперь мстит. Я всегда распознаю приходящего ко мне на прием садиста. От него мерзко пахнет. Больные — пылесосы, потерявшие способность втягивать гниль. Поскольку это прямое неподчинение, а вовсе не культурная ересь, мы усугубляем их болезнь тем, что помыкаем ими, ведь мы-то живем правильно! Чтобы вновь вернуть человеку душевное здоровье, надо снять напряжение, проистекающее из делания денег. Однако излечимы не все. У меня была пациентка, страдавшая хронической завистью к пенису.

Губу Твида опять подцепило крючком.

— Однажды она увидела, как я выхожу с комедии Лоурела и Харди с улыбкой на лице, и сделала выбор в пользу более авторитарного психоаналитика.

— Привет, Гарланд. — Известный парикмахер был одет в тесный пиджак и замшевые ковбойские сапожки с заостренными каблуками. Он летал в Европу и Южную Америку ради одного-двух прикосновений к прическам важных американок, проживающих за рубежом. Его такса равнялась трехстам долларам плюс перелет первым классом.

— Привет, Датч.

На лестнице показался Мотли, опускавшийся со второго этажа. Ступеньки привели его прямиком на сцену, откуда он жестикулировал, подзывая Барни.

Барни сполз со стула. Ему очень не хотелось покидать компанию Валентино и Твида, однако не менее важно было узнать, что такое стряслось с Сиам и почему Мотли выворачивается наизнанку. Мотли помалкивал, пока опять не забарабанил в дверь гримерной Сиам.

— Сиам, не надевай нижнего белья! — приказал он ей. — Ты должна выглядеть сверхсексуально! Здесь Гарланд Твид. В зале полно важных персон. Вот и Барни тебе скажет… — Мотли впервые обратился к Барни: — Вели ей не надевать белья.

— Это почему? — удивился Барни, понимая, что ставит Мотли подножку.

— Хватит с меня твоей болтовни! — не вытерпел Мотли. — Ты возомнил, что много знаешь, а сам все запорол. Ты превратил в своих врагов Пайлса и диск-жокея. С ней ты вообще сотворил неизвестно что. — Он сурово посмотрел на Барни. — Побольше скромности!

— Надень белье! — приказал Барни.

Мотли был вне себя, но не успел вставить ни слова.

— Уже надела, — отозвалась Сиам. — Так что хватит совещаться у меня под дверью.

Появился распорядитель и, постучав в дверь Сиам, напомнил:

— Ваш выход через три минуты.

Мотли и Барни спустились вместе с распорядителем вниз. В зале царил полумрак. Додж специально отошел в тень. Мотли и Барни уселись на свои места. Твид и Валентино не спускали глаз с лестницы. Официанты поспешно выполнили все заказы и ретировались.

Появилась Сиам. Публика видела ее в профиль — она смотрела на оркестр. У нее слегка дрожали руки, зато походка была уверенной, хотя в певице не ощущалось никакой заносчивости. Когда она обернулась к публике, раздался ропот: неужели она плакала? Но этот вопрос занимал публику недолго — внимание приковал ее наряд. На ней были обтягивающая водолазка, шерстяная юбка, простые туфли на низком каблуке. Она выглядела беззаботной девушкой, вышедшей на прогулку. Ее волосы аккуратно расчесаны, но в них не было ни одной заколки, поэтому они закрывали щеки. Впрочем, вышедшая на прогулку девушка резво виляла задом в такт музыке. Когда она запела, у слушателей побежали по коже мурашки.

Она была грубовата, зато темпераментна. Голос ее был не очень мощным, но в нем звучала живая энергия. Ее ладное тело извивалось в такт мелодии. Публика напряглась, подалась вперед. Ее голос все больше теплел, прочувствованное исполнение не соответствовало стандартным меркам. Это, впрочем, никого не обескуражило. Непосредственность и тепло, исходившие от нее, передавались слушателям.

Когда песня смолкла, певица не застыла, как обычно, в ожидании аплодисментов, хотя они не преминули разразиться.

Мотли покосился на Твида. На его бесстрастном лице ничего нельзя было прочесть; Твид воздержался от аплодисментов.

Лицо Сиам разгорелось, она с трудом сглотнула. И вот руки ее уперлись в бока. Она действовала с каким-то опозданием. В чем дело? Публика затаила дыхание. Однако песня уже началась. Сначала она как бы зародилась у нее внутри, когда же наружу вырвались слова о любви, слушатели разинули рты. Они не были готовы к такой страсти в голосе. Ее напор сотрясал стены. Зал молчал, но можно было подумать, что он поет вместе с ней.

Ее глаза мгновенно обежали все лица. Потом произошло это.Длилось считанные доли секунды. Она нашла глазами Барни, и по ее лицу словно пробежал ток.