Сиамская овчарка

Зеркало у меня странное, вернее, старое, в трещинах, крапинках. Даже неказистое лицо, отражаясь в нём, становится одухотворённым, загадочным, как в сумерках, красивым.

— А ты посмотри в моё!

Нинка подала мне карманное зеркальце: веки красные, под глазами синяки.

— Ты серая, вернее, зелёная. Как ты завтра пойдёшь на работу? Тебя не только страус — колибри залягает.

Варька не спала. Мышцы на её плечах и боку двигались. Видимо, она куда-то бежала во сне.

— Помнишь Сашу Петрова? — спросила Нинка. — Ну, вместе с нами в зоопарке работал. Он в заповеднике теперь.

Я помнила и уже знала, что будет дальше.

— Помнишь, весёлый такой? Я с ним по телефону говорила. Он здесь к тёте приехал. Волчицу возьмёт. Даже обрадовался.

— Вылечу — отдам.

— Он сказал, что сам должен выходить…

Я сама знала, что тогда она привыкнет к нему лучше. Я понимала, что Нинка — мой самый большой друг и всё сделала правильно. Она тоже устала. Нинка говорила мне что-то спокойно, почти ласково убеждала, и я вышла в коридор. В темноте, на стуле между шкафами я слышала, как Варька простучала гипсом по полу, громко засопела в щёлочку двери. Я знала, что Варьке будет неприятно прикосновение чужих рук. Я представила, как Варька смотрит на меня и её раскосые глаза становятся ещё длиннее от любви. В старости вокруг её глаз, наверное, будут седые волоски. Она будет ещё красивее.

Я приоткрыла дверь и, не глядя на Варьку, сказала Нинке:

— Увозите!

Когда я пришла с работы, Варьки не было. Всё стояло на своих местах. Умытая и причёсанная Юта принесла мне тапочки.

Мой лебедь

Однажды к нам в зоопарк приехал лесник и привёз полумёртвого лебедя. Он рассказал, что возле его дома есть озеро. На нём останавливаются во время перелёта лебединые стаи. Одна такая стая отдыхала на озере. Лебеди плавали на чистой воде, защищённой камышами, и торопливо искали пищу, чтобы набраться сил и продолжать перелёт. Одна лебедиха совсем близко от поверхности воды увидела блеснувшую рыбу. Озеро было спокойно, и рыба стояла на месте, чуть шевелясь. Лебедиха опустила голову в воду и схватила рыбу. Это была блесна, отлично сделанная браконьером. Даже щука не отличила бы её от настоящей рыбы. Лебедиха билась на невидимой леске, взмахивая крыльями.

Лебеди собрались в круг, волновались, изгибали шеи. Только один лебедь плавал совсем близко от своей лебедихи. Он пытался успокоить её и говорил что-то, пригибая голову к воде. Он не мог понять, что держит лебедиху. Беда казалась таинственной и от этого ещё более страшной. Он только чуть отдалился, когда лесник, пробравшись сквозь камыши, подплыл на своей лодке к птице, попавшей в беду. Прямо в воде человек отсёк ножом леску и втащил лебедиху в лодку. Он накрыл её брезентовым плащом, и она перестала бить крыльями. А лебедь плыл за лодкой, плыл совсем близко, встревоженный, озабоченный, не зная, как выручить свою подругу. Он проводил лодку до самых камышей и остановился.

Лесник хотел вытащить блесну из лебединого горла. Держать лебедиху было трудно, и он завернул её крепко в свой плащ. Над грубым брезентом моталась лебединая шея.

А лебедь в это время кружился над озером, кричал, звал. Он искал её в камышах. Он летал над домом лесника, устало махая крыльями. Лесник вставил в клюв лебедихи распорку-палочку, мягко обмотанную тряпкой, и запустил в птичий разинутый рот пальцы. Блесна застряла глубоко в горле. Помочь птице не удалось. Ночью она погибла.

Прошло несколько дней. Улетела стая. Лишь один лебедь плавал посреди озера. Он был один на всём опустевшем озере. Он всё ещё ждал свою лебедиху.

На рассвете лесник вышел из дому. Выпал снег. Лебединые следы натоптали тропинку вокруг дома.

Лесник поймал руками ослабевшую птицу и привёз к нам.

Лебедь трудно пережил зиму. Он лежал на дощатом полу, вытянув длинную шею и распластав крылья. Он даже не мог отворачивать голову от насильно кормивших его людей.

Мне очень жаль было птицу. Я выбирала самую свежую рыбу, смачивала её рыбьим жиром и, положив её в клюв, гладила лебединую шею, чтобы рыба ушла в желудок.

К весне лебедь поправился. Его выпустили в речку к другим птицам. Я назвала лебедя Гогой.

Все зоопарковские лебеди жили парами. Только Гога плавал один, опустив к воде маленькую голову на гибкой шее.

Я полюбила грустную птицу.

Как-то я принесла ему молодой, свежей травы. Он не спеша съел её, потом спокойно, будто делал это всегда, подошёл ко мне, взял край платья в клюв и замер. Я погладила его шелковистую голову, и он прикрыл глаза. А когда я пошла, лебедь плыл вдоль берега, трубил и словно бы кланялся мне. С тех пор мы стали друзьями.

Гога всегда ждал меня у калитки, смотрел, как я кормлю других птиц, нетерпеливо дёргал клювом за платье. Мне нравилось кормить его отдельно. Гога всегда делился со мной. Возьмёт булку в клюв, на меня смотрит: «Ешь тоже!» Мне смешно, а он шипит, что-то мне на лебедином языке говорит, только тихо очень. Наверное: «Ешь тоже и не уходи».