Сиамская овчарка

Только один раз не ночевал Журка дома. Подарили юннатам аистиху. Красотка — хоть куда. Ребята за друга рады, — вот, думают, Журке счастье привалило, хорошая невеста. Журка вернулся под вечер. Увидел этакую красавицу в своей клетке и голову опустил. Повернулся, взлетел на колокольню — там и спал. Только на другой вечер домой вернулся. Аистиху выпустили ещё утром. Но Журка дня два на ребят не глядел — это надо же, верного, испытанного товарища променять, на кого? На франтиху.

Журка дома. Тут всего две маленькие, тесные комнатки. Вплотную друг к другу стоят клетки с открытыми дверцами. Но никто никого не обижает. Вернулись с прогулки весёлые белки. Уютно сопит на сене енот. А у Журки и тут забота: надо следить за маленьким косулёнком Яшей, ему скоро будет пять месяцев и он совсем глупый. Вот и сейчас стоит и гадает — съесть кактус или лучше в аквариум забраться. И невоспитанный совсем, в кормушку с ногами забирается, пачкает где попало. Следит Журка-нянька, а у самого глаза слипаются — устал за день.

Зимой Журку выпускают только в оттепель. Вот и сейчас выпустили и уже волнуются. Скользко, а он может опуститься на дорогу перед машиной. Волнуются шофёры, тревога в глазах детей и взрослых. Это, наверное, очень хорошо, когда люди волнуются за чью-то судьбу, пусть даже за птичью.

Бобры

Седой бобёр отодвинул лапой кусок коры, прибитый ветром к ивняку. Кора, не выдержав нажима, треснула и рассыпалась, выдохнув прелью. Бобёр сел, подперев тяжёлое тело плоским хвостом, и прислушался. Всё спало. Даже листья молчали.

Он перебрал взглядом прутья, выбрал самый прямой и гладкий, потрогал лапами, согнул и, убедившись в его прочности, скусил. С прутом в зубах пошёл к камышам, касаясь брюхом земли.

Седой жадно поглядел на сочные стебли камыша, вошёл в их заросли, повернув голову набок, чтобы концы прута не стучали. По ровному болоту он вышел к каналу. Положил свой прут в кучу других. Послушал тихие всплески. Это бобриха с бобрятами сплавляли в реку пруты и ветки — запасы на зиму.

Седой забрался на бугор, издали, чтобы не запачкаться, понюхал застывшую струйку еловой смолы и вдруг вздрогнул. Тяжело треснула ветка. Лось. Это не страшно. Близко заныли комары. Лось часто кормился возле бобров и не причинял им вреда. Бобёр спустился с бугра, пошёл к каналу и погрузился с головой в остывшую за ночь воду.

Три крупных, чуть меньше отца, бобрёнка деловито выбирали из большой кучи прутья. Сжав добычу пальцами, спешили по плоскому, с вытоптанным хвощом берегу к реке. И, как по команде, резко согнувшись, ныряли друг за другом. Вода словно расступалась перед ними, пропуская вниз.

Из-под мутно-зелёной коряги выплыла бобриха, сняла коготком застрявшую между оранжевыми резцами стружку, встряхнулась, промывая коричневую шерсть. Она потрогала, прочно ли закреплены бобрятами ветки, откусила для порядка острый конец одной и выплюнула. Тут и там по веткам ползали улитки, оставляя полосы слизи.

Резко взмахнув хвостом, бобриха выплыла на поверхность. Сквозь брызги увидела Седого и, подплыв к нему, тихо ткнулась ему мордой в бок.

Первые лучи слабого солнца смешались с паром над водой. На берегу лежали ветки. Каждую ночь бобры валили для плотины деревья и, срезав ветки, охапками носили под берег, чтобы вода хранила их всю зиму.

Зимой бобры плавают бок о бок в спокойной воде, и лёд, как крыша, оберегает их от опасностей. Сквозь лёд, размытый изнутри водой, просачивается оранжевый свет, и воздух между льдом и водой тёплый. Можно подплывать к кладовке, есть зелёные ветки или носиться взапуски, разрезая воду сильными телами. И можно слушать, прижавшись друг к другу в тёплой хатке, треск деревьев в лесу.

Бобрята ждали. Слабая волна ткнулась в стенку. Перегоняя друг друга, они бросились к выходу. Внизу была видна другая комната — сушилка, где уже вытирался о сухую траву их отец. Мокрым в помещение входить нельзя.

Бобрята дёргали свисавшие изо рта Седого стебли ириса и свежие корни кубышек. А один, играя, покусывал отца за щёку, держась передними лапами за его плечо, а задними упираясь в живот.

Он явно мешал Седому, который встревоженно прислушивался и поглядывал на бобриху. Шаги крадущегося человека она тоже слышала. Но они не беспокоили её, выросшую в заповеднике. Седой посмотрел на бобриху, на притихших бобрят и, вжавшись в пол, пополз к выходу.

Его привезли в заповедник издалека, с воли, и он-то знал, чем отличаются шаги спокойно идущих людей от человека, который крадётся.

Перебирая лапами прутья, прижимаясь всем телом к ним, он миновал подводную часть своего дома. Высунул нос над водой, трепеща ноздрями, понюхал воздух, поглядел, мигая слипавшимися от воды глазами.

Болотистый берег от шагов дышал и чавкал. Тёмный силуэт человека на секунду остановился и вдруг резко дёрнулся. Седой нырнул и замер, уцепившись за корягу.