Сиамские близнецы

— Что вы у меня спрашиваете? Я не Демидов, не Гейдрих и не Венс… — Багратиони хохотнул. — Действуйте, господин предприниматель, согласно вашим акульим законам конкуренции. Единственное, что я тут могу посоветовать, — не форсируйте события нарочно. Это может насторожить ваших германских патронов. Ага, скажут они, мы его не посылаем ни в Австрию, ни в Чехию, но что там желает пронюхать этот Дорн, мы еще не совсем забыли, что подозревали его в работе на Англию.

Дорн промолчал.

— И еще о ваших подозревающих всех и вся берлинских патронах… Я не хочу себе судьбы несчастного Кляйна. Я не хочу, чтобы кто-то здесь или, что страшнее, кто-то в Германии недвусмысленно спросил: что связывает шведского лесопромышленника, а точнее, офицера СД, с русским аристократом-эмигрантом, спросил и крепко задумался, — закончил Багратиони и вдруг спросил: — Сколько вам лет, Роберт?

— Тридцать два.

— Тогда вам нужна Нина.

Дорн бросил на Багратиони удивленный взгляд. Неужели этот человек настолько циничен, что может открыто предложить поухаживать за своей дочерью? Тот понял и насмешливо бросил:

— А вы потом попробуйте внушить Лею, что вам весьма приятно беседовать с русским князем о международных делах. Или что аристократ-изгнанник увлечен лесоповалом в Швеции. Не поверит ваш Лей, — и окликнул дочь: — Нина! Нина! — девушка обернулась к ним, но не подошла, перекинула в руках клюшку и вопросительно склонила голову.

— Подойдем, — сухо бросил Багратиони, вставая. — Я бы хотел, — наставительно обратился к дочери, — поручить тебе нашего гостя. Не покажешь ли ты ему усадьбу?

Нина растерянно огляделась, будто не решаясь оставить игру, Багратиони забрал у нее клюшку. — Я заменю тебя, иди…

Нина улыбнулась Дорну:

— Буду рада, мсье…

Дорн взглянул в ее лицо — тонкое, хрупкое, с молочно-розовым румянцем. «Как японский фарфор», — подумал он. Но это было русское лицо, хотя повторяло кавказские черты отца.

Нина несмело взяла гостя под руку:

— С чего начнем, мсье? С дома или с парка?

— Пожалуй, с парка. Жаль терять редкий хороший вечер. Но почему «мсье», а не «мистер»?

Нина опять улыбнулась:

— Не знаю. Наверное, французское воспитание сказывается. А потом, «мистер» — слишком официально. А вы. — гость. Это поместье, — Нина принялась выполнять поручение отца, — мы купили не так давно, сами еще здесь как следует не обвыклись. Кто мы? — иногда я думаю. Английские помещики? Русские изгнанники? Завидую Эжену Васильчикову, он знает, что он — русский, и уезжает в Советскую Россию. А отец его проклял. Да-а, — Нина очень серьезно посмотрела на Дорна. — Проклял, потому что Эжен убежденный коммунист. Он читал «Манифест Коммунистической партии». — Дорн не сдержал улыбки. — Нет, я серьезно, — девушка решила, что Дорн не очень поверил ее словам. — А вот вы, наверное, бур.

— Почему вы думаете?

— Я слышала, вы были в Африке.

— Не был, а жил.

— Да, я так и хотела сказать… На тевтона вы мало похожи. Они грубые, тяжелые, и челюсти у них квадратные. А у вас доброе и простое лицо.

— У вас странное представление о немцах. — ошеломленно сказал Дорн. — Я бы не решился так однозначно судить о русских.

Нина смутилась:

— Видите, в какое путаное время мы живом! Или это подходит к концу библейский срок вавилонского смешения, люди вновь сливаются в одно, и если разнятся, то не языком и кровью, а мыслями и душой, как вы думаете?

— Я плохо помню Библию.

Нина остановилась, правильная парковая аллея обрывалась перед крутым холмом.

— Говорят, здесь когда-то стоял большой рыцарский замок самого первого владельца этих мест, старинного лорда. Остались одни камни, хотя больше они похожи на валуны. Видите, — она указала на один у подножия холма. — Не представляете? Латы, ристалища, дамы, вертел с целым бараном? Усадьба, доставшаяся нам, — тон Нины сразу стал скучным, — построена не так давно каким-то нуворишем, вдруг разбогатевшим, потом вдруг разорившимся. Усадьбу пришлось продать. Хорошо, что для него она не была родным гнездом с традициями, легендами, памятью… Просто загородный дом. А где ваш дом? Настоящий, конечно?

— В Пиллау. Это на берегу Балтийского моря. Но сейчас там у меня уже никого не осталось.