Сиамский ангел

Только не спускать ее с уст, только не застывать в неподвижности! Анета знала: когда ее лицо замирает (век бы не знала, да зеркало доложило), ей вполне можно дать ее годы, невзирая на белила, румяна и искусно налепленные мушки.

А годы были немалые — по весне исполнилось тридцать лет.

* * *

— Остановитесь, возлюбленные!

Голос этот, полный сочувствия, звонко-трепетный, удержал Андрея Федоровича посреди шага, и точно так же повис в воздухе сопровождавший его ангел.

Люди шли, навстречу и обгоняя, и словно не замечали неподвижности одного из своих. Зато ангелы, спешившие по своим неотложным делам, услышали голос, увидели, к кому он обращен, и замерли, боясь упустить хоть единое слово.

Но как раз слова-то они и не услышали.

Не было в нем нужды.

Ведь и Андрей Федорович, и ангел прекрасно знали, что мог им сказать Голос. Они сами себе это не раз повторяли. Поэтому теперь ждали упреков, ждали и приказаний.

Молчание Господа есть пространство, в котором душа сама себе говорит правду.

— Сойди с этого странного пути, — сказал себе Андрей Федорович от Божьего имени. — Довольно было мук и страданий. Святая ложь тоже имеет пределы.

— Тебе не было приказано сопровождать человека, который сам, своей волей, призвал тебя, — сказал себе ангел. — Этот человек от горя лишился рассудка, но есть кому о нем позаботиться. Твое же место — там, где ангелы, проводившие своих людей в последний путь, ждут следующей жизни.

Андрей Федорович хотел было повторить в тысячный раз, что должен отмолить умершую без покаяния и причастия Аксиньюшку. И вдруг ощутил, что не в силах произнести этих прекрасно придуманных слов.

— А он — прощен?..

И надежда была в этих словах, и неожиданно — вызов Тому, кто так внезапно и жестоко взял у Ксении возлюбленного мужа.

— Нет?..

Ксения вздохнула.

— Испытываешь… А я и сама себя еще строже испытаю!

И не было больше рабы Ксении — а был всему Санкт-Петербургу известный Андрей Федорович. Шел он, шел, замер, беззвучно открылся несколько раз его рот, а потом пошлепал Андрей Федорович великоватыми для его ног башмаками, бормоча привычную молитву Иисусову.

И ангел, который только было собрался оправдаться, объяснить, что нельзя человеку вообще без хранителя, лишь руками развел — и поспешил следом.

* * *

Странный образ этого мира явился Андрею Федоровичу.

Он сидел на невском берегу, завернувшись в старую епанчу, и наблюдал за ледоходом. Был апрель, крупные льдины уже прошли, теперь к заливу плыла мелочь. Его поразило, что на каждом сером осколке сидит чайка. А более того — что чайки, словно договорившись, едут к заливу хвостами вперед.

И не так ли жизнь человеческая протекает, думал Андрей Федорович, плывешь и видишь целый мир, оставшийся за тобой, весь пройденный путь, и ни вершка того пути, что ждет завтра. А коли льдина столкнется с другой или еще как-то пострадает — чайка снимется и беззаботно пойдет кружить, белая и чистая… и что бы сие означало?..

Рассуждения Андрея Федоровича были в самом начале, когда он заметил, что на низком берегу кроме него и чаек есть еще кто-то. Девочка лет семи-восьми, в платке поверх шубки, спустилась к самой воде и пыталась что-то поймать прутиком. При этом опасно наклонилась…

Андрей Федорович окаменел. Позовешь — вздрогнет и упадет!

— Господи!.. — взмолился он. Вся его молитва уложилась в одно слово.

Девочка продолжала игру. Беззвучно встав, Андрей Федорович увидел, что она задерживает щепочки, заставляя их плыть в крошечную гавань, и тянется за ними все дальше и дальше. Он осторожно подошел — и не хрустнул, не скрипнул крупный речной песок. Тогда он наклонился — и с неожиданной ловкостью схватил девочку в охапку. Она закричала, забила в воздухе ногами, но Андрей Федорович уже отбежал от воды подалее и опустил ее наземь.

Увидев его лицо, девочка словно захлебнулась криком. То ли в лице было нечто, вызывающее страх, то ли — просветление, Андрей Федорович не знал, да и не задумывался. Сейчас важнее всего было — отдать ребенка матери. Он опустился перед девочкой на колени.

— Как тебя звать, голубушка? — спросил он, но не услышал ответа. Не сразу до него дошло, что слова-то и не прозвучали — голос, целыми днями пребывавший в бездействии, поскольку молитвы читались беззвучным шепотом, или при нужде срывавшийся на крик, оказался бессилен произнести сейчас тихое и ласковое слово. Серебряный голос, ангельский, неповторимый… когда же это было?..

— Как звать тебя, лапушка? — уже более внятно спросил Андрей Федорович.

— Варенькой, — отвечала девочка.

— А где ты живешь?

— А там, — девочка показала рукой.

— Давай-ка я тебя домой отведу. Негоже одной по берегу гулять. Не ровен час, поскользнешься, упадешь.

— Не упаду, — уверенно ответила девочка. — У меня знаешь кто есть? Матушка сказывала — у меня ангел-хранитель есть! Я всегда ему на ночь молюсь. Он меня бережет.

Хотел было сказать горькое слово Андрей Федорович — да удержался.

А по берегу уже шли торопливо две женщины, старая и молодая.