Сиамский ангел

И видно было — говорит то, что ее сказать научили. Не та уж была Дуня, что много лет назад, когда совсем девочкой поступила к Анете! С кем-то из банкирской дворни она жила, а с кем — не понять, поскольку прятать свои проказы она выучилась получше хозяйки. И тоже, поди, лелеяла замыслы, как привязать к себе сожителя попрочнее — уж не Гроссмана ли?..

— Ну, так завтра с утра чтоб была мне карета.

— Увидишь — и завтра не будет. — Лизета ткнула пальцем в записочку. — Так что посылай не посылай, он лишь посмеется. Порви-ка лучше.

— А не посмеется. Он меня знает — пешком уйду!

Анета была полна решимости бороться за банкира. Ну, пусть не женится сразу, пусть жить с ним, как живет Лизета со своим графом… За это можно и повоевать!

— Недалеко ты уйдешь пешком, голубушка, — прозорливо сказала Лизета и села, расправив складки и рюши платья пюсового цвета — модного в этом месяце. — Скажи-ка лучше, как спала, что ела. Спина не болит ли? В твои-то годы — да первого рожать…

Спина болела, но признаваться в этом Анета не стала. Она чувствовала, что подруга к ней переменилась, желает вовсе не того, чего желает Анета, норовит привязать к делам низменным и будничным, а воспарить душой — не пускает. Вот полагает, что и завтра кареты не будет. А будет же! Никуда она не денется!

* * *

Варенька Голубева быстро шла по улице и улыбалась.

А навстречу шел Андрей Федорович и тоже улыбался.

Варенька, издали увидев его в окошко, быстро собралась и поспешила вынести пирожок, из тех, что сама утром напекла. И по ее румяному округлому лицу было видно — девушка своей работой гордится.

— Возьми, Андрей Федорович, Христа ради!

Голосок у нее был звонкий, знакомый. Как у покойницы Аксюши, подумал Андрей Федорович и вспомнил то, чего вспоминать, пожалуй, и не следовало: как Аксюша выбежала однажды навстречу жениху, безмерно счастливая его приходом, и от смущения заговорила невпопад, но он не слышал слов, он только держал девушку за руки да глядел в глаза, а слух на тот час словно отшибло.

Странным было это воспоминание, неправильным. Андрей Федорович отогнал его и позволил себе немного радости.

— Возьму, радость, дай Боже тебе здоровья и хорошего жениха.

— Пожелай, пожелай еще! — краснея, попросила Варенька. — Соседки говорят — как ты скажешь, по твоему слову сделается!

— Не слушай их, — попросил Андрей Федорович. — Тебе лет-то, поди, уж пятнадцать?

— Четырнадцать еще.

— Будь вперед умнее, — и он, взяв пирожок, перекрестил свою любимицу.

— А правду ли сказывали, будто ты огонь отводить умеешь? Коли ты пожар увидишь, так хозяевам даешь пятак и говоришь — ничего, потухнет! И гаснет!

Такое было однажды — но не с какими-то безликими хозяевами, а с давней знакомицей Катей. Андрей Федорович встретил ее на улице и ощутил беспокойство. Ангел же, глядевший чуть дальше Андрея Федоровича, ощутил жар, который вот-вот должен был вспыхнуть. Это ощущение было уловлено и понято верно. Однако, не желая понапрасну беспокоить женщину, Андрей Федорович в знак своей приязни дал ей полученный утром пятак, добавив:

— Возьми, тут царь на коне; потухнет!

Ему казалось, что царь на коне есть тайный Знак, который посылается ему как напоминание. Но одновременно это была монета, от которой надлежало избавиться. Передавая Знак, Андрей Федорович как бы собирал вокруг себя незримую армию тех, кто в благодарность помянет перед Богом покойницу Аксиньюшку. А ведь нет ничего лучше для облегчения участи покойного, чем милостыня. Вот он и вкладывал в милостыню свой особый смысл.

Катя издали увидела дым над крышей своего дома и пустилась бежать.

Она не замечала, что рядом летит по воздуху белое перо. И она, споткнувшись, упала на колени прямо в пыль, а перо пролетело дальше — прямо в огонь. Опираясь рукой, Катя встала, сделала два шага — ушибленные ноги слушались, но бежать не желали. И тут навстречу ей кинулся ее старшенький, Гаврюша, с криком, что огонь удалось унять.

Катя перекрестилась. И, конечно же, покойницу Аксюшу не помянула, не до того ей было. Но ангел ощутил, что делалось в ее душе.

Он хотел было сказать Андрею Федоровичу, что его хитромудрый замысел бесполезен, но воздержался. Час еще не настал. Хотя был близок…

* * *

— Андрей Федорович, возьми калачик!

— У меня возьми!

— Не обидь, Андрей Федорович!

Торговцы словно взбесились — наперебой совали товар. И заглядывали в глаза с надеждой. Эта надежда-то и смущала Андрея Федоровича, он не совсем понимал, ради чего такая щедрость. Еще больше она смущала ангела, который все прекрасно понимал, но, увы, был почти бессилен. Его крылья сделались совсем бесперы и прозрачны.

Вся рыночная братия приметила — у кого Андрей Федорович изволит взять съестное, тому весь день выдастся везучий, и покупатель валом повалит, и мелкое ворье обходить за три версты станет.

А уж у кого откажется взять…

Был случай — Андрей Федорович даже руками на почтенного человека замахал:

— Ты детей своих сперва накорми!

И точно — все знали, что этому купцу дворовая девка двойню родила, а он ее вместе с детьми и сбыл с рук, куда — неведомо.