Сиасет-намэ. Книга о правлении вазира XI столетия Низам ал-Мулька

Рассказ о справедливом царе. Рассказывают, что когда Кубад, царь, умер, на его место сел Нуширван Справедливый, его сын; ему было восемнадцать лет, когда он начал царствовать. Он был человеком, природе которого постоянно и с младенческих лет была присуща справедливость. Он считал зло за зло и доброе за добро. Он постоянно говорил: „Отец мой—со слабым разумом, простодушный, быстро поддающийся обману. Он доверяет владения служилым людям, а те, что хотят, то и делают; владения разрушаются, казнохранилище пустеет, серебро[68] расхищают. Вот прошла о нем дурная слава, осталась на нем ответственность за несправедливости, разом был он обманут коварством Маздака, еще речами такого-то правителя, такого-то амиля, а тот разрушал владения несправедливыми поборами, народ делал нищим. По своему сребролюбию он удовлетворялся мешками динаров, что ему приносили, не рассуждая |29| откуда они, не разузнавая о них. „Ты, мол, правитель и эмир такого-то владения. Я тебе препоручил это владение, чтобы тебе было жалованье и достаток, содержание тебе и войску. Знаю, тот излишек, что принес мне, ты взял от них, знаю, что не от отца получил в наследство, а все неправдою взял у народа“. Также следовало бы сказать амилю: „Налоги, владения таковы, вот ты часть истратил, часть сдал в казнохранилище, откуда эти излишки, что я вижу у тебя. Не добыл ли ты их несправедливо?“ Он не разузнавал так, дабы заставить других поступать добропорядочно. Прошло таким образом три-четыре года; мукта и чиновники продолжали своевольничать. Когда они собрались, Нуширван воссел на трон и, воздав сначала хвалу богу, преславному и всемогущему, сказал „Я эту власть получил от бога, преславного и всемогущего во-вторых, она досталась мне в наследство от отца; на меня восстал мой дядя,[69] я с ним сразился и победил его, следовательно, в-третьих, я сам добыл себе мечом царство. Как бог, преславный и всемогущий, удостоил меня, я также вас удостаиваю, — каждому из вас я дал владение, я не оставил своей милостью ни одного из тех, кому при этой державе я был чем-либо обязан. Вельможам, получившим свое величие и властвование от моего отца, я оставил их место и степени, я не уменьшил ни их сан, ни их содержание. Вот я настойчиво говорю вам: обращайтесь хорошо с народом, не берите с него ничего, кроме законного налога. Я вас почитаю, а вы меня нет. Вы не слушаетесь моих слов, бога не боитесь, народа не стыдитесь. Я же боюсь возмездия Иездана.[70] Ваши нечестности и несправедливости не должны повлиять на судьбу моей державы. Мир очищен от врагов, а вы обладаете достатком и спокойствием. Возблагодарите всевышнего за те блага, которыми он удостоил вас и нас; это — пристойнее, чем беззаконие и неблагодарности, приносящие государству несчастие и уносящие благополучие. Надо, чтобы вы впредь обращались хорошо с людьми бога |30|, преславного и всемогущего: облегчайте бремя народа! не обижайте слабых! уважайте мудрых! беседуйте с добрыми! удаляйтесь от худых! добродетельных не трогайте! Я клянусь вам именем бога и ангелов; если кто пойдет по иному пути, я не оставлю этого“. Сказали: „Будем действовать так, повинуемся!“ Прошло несколько дней. Они вернулись к своим делам, снова принялись за свое, взялись за беззакония и своевольства, считая царя Нуширвана малолетним. Каждый спесивец полагал, что это именно он посадил его на трон, захочет — оставит государем, а если не захочет — не оставит. Нуширван не подал виду о своем неудовольствии, все время был с ними милостив. Так прошло пять лет. Случилось, что некий сипах-салар, которому не было равного по могуществу, и по богатству и которого Нуширван Справедливый назначил правителем Азербайджана, и не было во всем государстве большего, чем он, эмира, и не было ни у кого такого оружия, отрядов и всяческого великолепного снаряжения, как у него, и вот, тот сипах-салар возымел желание построить в окрестностях города, где он пребывал, дворец и сад. А в том месте оказался у одной старухи кусок земли, такого размера, что ежегодный доход с нее хватал на уплату государственной доли[71] и земледелец[72] получал свою часть: столько оставалось у старухи, что из года в год, каждый день, у нее были четыре хлеба: один она отдавала за приправу к хлебу, другой за масло для светильника, два остальных она ела, один за завтраком, другой за ужином, а одежду ей давали из жалости. Она никогда не выходила из дому, проводя жизнь в бедности и уединении. Сипах-салар нашел удобным взять этот кусок земли под сад и дворец. Он послал к старухе одно лицо; „Продай кусок земли, он мне нужен“. Старуха сказала: „Не продам, он мне самой нужнее, у меня во всем свете только и есть, что эта земля. Она — мое пропитание, никто не продает свое пропитание“. Сказал; „Я заплачу или дам другую землю взамен этой, с которой будет столько же |31| доходу“. Старуха сказала; „Земля — мое законное достояние, я обладаю ею по наследству от матери и отца; и питьевая вода — рядом, и соседи — подходящие, относятся ко мне с уважением. На той же земле, что ты мне предоставишь, всего этого не будет. Убери руки от моей земли“. Сипах-салар не послушал старухи, захватил землю несправедливостью, силой, устроил на ней стену сада. Старуха очутилась в тяжком положении, впала в нужду; уж она теперь соглашалась, чтобы он заплатил или обменял. Обратилась к нему, сказала; „Или заплати, или обменяй“. Наместник не поглядел даже на нее, не обратил на нее внимания. Старуха ушла от него в отчаянии, в его дворце ее также не оставили. И вот когда сипах-салар выезжал верхом, отправляясь на увеселения или охоту, она садилась на дороге, при его приближении поднимала крик, требуя уплаты за землю. Сипах-салар не отвечал, объезжал ее стороной. Принималась она разговаривать с приближенными, надимами, хаджибами, те отвечали: „хорошо, скажем“, но ни один из них не говорил с ним. Так прошло два года. Положение старухи оставалось таким, не нашла она ни малейшей справедливости и перестала надеяться, промолвив: „До каких же пор мне долбить холодное железо, ведь над каждой дланью всевышний сотворил другую длань! как ни силен сипах-салар — все же он слуга и раб Нуширвана Справедливого. Во что бы то ни стало надо мне взять на себя труд и отсюда добраться до Мадаина, обратиться к Нуширвану, изложить ему мое дело, авось, получу от него правосудие!“ Не сказавши никому ни слова, она неожиданно собралась и сколько ни было трудностей и мучений, добралась из Азербайгана до Мадаина. Увидев ворота и двор Нуширвана, сказала сама себе: „Разве меня пустят войти туда? Ведь меня не допускали во дворец правителя Азербайгана, он же только слуга этого государя, а здесь сам владыка мира. Как проникнуть во дворец? Как увидать его? Остается мне одно — устроиться поблизости от дворца, узнаю, когда он поедет на увеселение, тогда может в поле удастся обратиться к нему, представить ему свое заявление“. И случилось, что тот самый сипах-салар, который отнял у нее землю, прибыл ко двору, а царь Нуширван решил устроить охоту. Старуха узнала, в каком охотничьем загоне будет царь на охоте; в тот самый день старуха с трудом, еле-еле, |32| расспрашивая, добралась до того охотничьего загона, поместилась за кучей валежника и ночь проспала. На другой день прибыл Муширван; его войско рассыпалось по сторонам, занятое охотой, так что Нуширван оказался едущим одиноко по охотничьему загону в сопровождении лишь оруженосца. Увидев царя в одиночестве, старуха вышла из-за куска, подошла к царю, вынула заявление и сказала. „О, царь! если ты владыка мира, окажи справедливость этой несчастной, прочти ее заявление, ознакомься с ее делом“.