Сибирь

Ректор и попечитель в одно мгновение поняли, что пора убираться. Шаг, два, три!.. Они скрылись в березняке так же неслышно, как и появились. Вдогонку им донеслись вызывающие звонкие голоса:

...Ради воли и труда,

Ради жажды жить светлее

Собралися мы сюда.

2

А на другой день профессор Лихачев предстал перед судом своих коллег. Заседание происходило в кабинете ректора. Двери были плотно прикрыты. Вход в приемную оберегал университетский сторож.

Насупившись, опустив головы, коллеги Лихачева слушали нудные поучения ректора и попечителя учебного округа. Поведение профессора Лихачева не нравилось его коллегам. Видный профессор в роли хориста! Знаете, по меньшей мере легкомыслие... Но так ли уж это предосудительно?! Как известно, всякое влечение - род недуга. А разве у них нет своих увлечений? Один до страсти любит игру в рулетку, второй чуть не по целым суткам просиживает в собрании за карточным столом, третий увлечен церковными службами, а, к примеру, профессор богословия любит лошадей, перепродает их татарам из трактовых деревень и отнюдь не чурается барыша, который неизбежен в таком деле...

Судьбище над Лихачевым еще не успело развернуться по-настоящему, как в кабинет влетел начальник жандармского управления.

- Ваше превосходительство, господин ректор, у вас крыша горит! - не собираясь приносить извинений за непрошеное вторжение, рявкнул полковник.

- Что имеете в виду, ваше высокоблагородие? - вставая с кресла и бледнея, спросил ректор.

- Студенты взломали дверь главной аудитории и митингуют!..

- Докатилось-таки и до нас! - трахнув кулаками по столу, воскликнул попечитель. - Вот к чему приводят ваши безобидные песенки, господин профессор! Все революции в Европе тоже начинались с пустячков, а заканчивались кровью, кровью, кровью!

Ректор метался за своим длинным столом, не зная, что предпринять, чтобы остановить неотвратимо надвигающиеся трозные события.

- Ну что же вы медлите, ваше превосходительство? - сказал начальник жандармского управления.

Ректор вскинул на него глаза, полные растерянности, страха и мольбы о помощи.

- Как прикажете поступить? - спросил он упавшим голосом.

- Отправьте в аудиторию профессора Лихачева.

Пусть он скажет студентам, что ему не грозит ни увольнение, ни арест.

- Идите, Венедикт Петрович! - Ректор просительно сомкнул кисти рук и посмотрел на Лихачева заискивающими глазами.

- Идите же, Венедикт Петрович, пока эти безумцы не ворвались в лаборатории и не устроили там погром!

Идите, пожалуйста! - Голос попечителя учебного округа звучал теперь по-иному: мягко, вкрадчиво.

- Я готов пойти. Но преду прея? даю: я не произнесу ни одного слова против, если студенты выдвинут требование о перемене общественной атмосферы в нашем университете. - Лихачев встал, но сразу же сел, давая этим понять и ректору и попечителю, что он не отступит от своего условия.

Вдруг из длинного коридора донесся топот множества ног, гул голосов, и в кабинет ректора ввалилась делегация студентов.

И как они держались, эти желторотые юнцы! В их резолюции то и дело слышался звон металла: "Мы требуем!", "Мы не отступим ни на шаг!", "Свободу - науке, свободу - труду! Счастье - Родине!"

Попечитель попытался возмутиться. Он затопал ногами, вскинул над головой свои склеротические руки, сжатые в кулаки. Но голос студента, читавшего резолюцию, зазвучал с угрожающей силой:

- Мы не потерпим ни на одну минуту унизительной слежки за нашим поведением и всеми силами будем протестовать против подлой системы опеки и беззастенчивого унижения достоинства и чести студента в угоду отечественным мракобесам, по монаршей воле призванным глушить тягу народа к просвещению и свободе.

Ректор мученическими глазами смотрел на Лихачева.

Единственный, кто мог остановить этот ужасный молодой, звонкий голос, это он, Лихачев. Но профессор стоял с невозмутимо спокойным лицом, и, более того, в его круглых, как у беркута, глазах плескалось озорство и буйство. На миг ректору показалось, что профессор сейчас откроет свой большой рот, прикрытый прокуренными усами, и из его глотки выплеснется:

Ради воли и труда,

Ради жажды жить светлее

Собралися мы сюда!

Ректор мелко, чтоб коллеги не видели этого жеста отчаяния, перекрестил свой живот, стараясь избавиться от возникшей в мозгу картины, как от дьявольского наваждения. Но предчувствия не обманули ректора. Вдруг кто-то из студентов, стоявших в последнем ряду, сильным голосом запел:

Юной верой пламенея...

В то же мгновение по университетскому коридору загрохотало:

С Лены, Бии, Енисея

Ради воли и труда,

Ради жажды жить светлее

Собралися мы сюда,

Ректор упал в свое кресло с высокой спинкой, увенчанной изображением двуглавого орла, судорожно хватая струю свежего воздуха, проникавшего в полуоткрытое окно. Попечитель замер с разинутым ртом. Профессора сидели мрачные и молчаливые. А Лихачев, вскинув кудлатую голову, стоя с просветленным лицом, прислушивался к раскатам сильных, молодых голосов, от которых, казалось, сотрясались толстые кирпичные стены университета...

3