Идеи Д. Стьюарда и Г. Чайлда вызвали невиданный энтузиазм среди археологов. Три послевоенных десятилетия стали периодом настоящего бума археологических исследований как на Ближнем Востоке, так и в Америке. Чайлдовские революции и «четырехчленка» стьюардовской школы были приняты за шаблоны, с которыми исследователи сверяли свои материалы ― подходит или нет? Вопросы более глубокой предыстории, касающиеся заселения Нового Света или же ближневосточного палеолита, не то чтобы отошли на второй план, но оказались вне прямой связи с изучением сложных обществ. Если все важное начинается с окультуривания растений, то происходившее раньше оказывается лишь прологом истории, подготовкой к ней. История разделилась на две эпохи. Мир после «неолитических революций» стал культурно разнообразным, его развитие — разнонаправленным и неравномерным по темпам. Мир до таких революций продолжал оставаться почти столь же монотонным, как и в представлениях ранних эволюционистов. Молчаливо предполагалось, что в эпоху палеолита культурные вариации не были настолько существенны, чтобы значимо повлиять на дальнейшую эволюцию. Она начиналась как бы с нуля, подчиняясь логике стьюардовских «путей развития» ― «магистрального», реализованного в благоприятных условиях и ведшего к цивилизации, и остальных, столь быстрым прогрессом не сопровождавшихся.
Для подобного видения прошлого имелись, конечно же, основания. Так, окультуривание растений и одомашнивание животных на Ближнем Востоке, в Восточной Азии, Мексике и Перу началось не то чтобы уж совершенно синхронно, но все же с небольшим разбросом во времени — 9—12 тыс. лет назад. Объяснить это можно было сочетанием двух факторов, действовавших не локально, а глобально. Постепенное и повсеместное накопление положительных знаний о природе закономерно и повсеместно привело к соответствующим «открытиям», а изменения климата в конце плейстоцена способствовали тому, что открытия были сделаны именно 9—12 тыс. лет назад.
Однако с середины 1970-х гг. сходство исторического развития в центрах цивилизаций начали ставить под сомнение. Поиски вождеств на Ближнем Востоке в эпоху энеолита оказались столь же непродуктивны, как и попытки описать историю доколумбовой Америки в терминах Г. Чайлда. Не нашлось фактов в пользу существования небольших, но централизованных политических объединений в культурах Месопотамии VI-V тыс. до н. э., и ни один из периодов в истории Мезоамерики и Центральных Анд не удалось сопоставить с докерамическим неолитом Б (временем формирования на Ближнем Востоке земледельческо-скотоводческого хозяйства) или с Уруком (первой в мире цивилизацией, возникшей в середине IV тыс. до н. э. на юге Двуречья). Пусть первые опыты выращивания растений в Старом и в Новом Свете начались примерно одновременно, но как по-разному все пошло дальше! В Передней Азии окультуривание зернобобовых растений практически моментально привело к переходу от собирательства к земледелию, тогда как в Америке земледелие оставалось вспомогательной отраслью хозяйства на протяжении еще нескольких тысяч лет (по какому пути развивался Китай, до сих пор не вполне ясно). В древнем Перу строители монументальных храмовых комплексов III—II (а возможно, и второй половины IV) тыс. до н. э. ловили рыбу и выращивали на полях хлопок и тыкву-горлянку, чтобы делать сети и поплавки: никаких параллелей такой экономике в Старом Свете мы не найдем. На верхнем Евфрате первые монументальные общественные сооружения появились в X тыс. до н. э., непосредственно
Число подобных известных нам уникальных явлений в дописьменной истории год от года лишь увеличивается.
Итак, пока исследователи сравнивали древние культуры, фиксируя появление некоторых основных новшеств (земледелие, металлургия, монументальные сооружения, письменность), Ближний Восток, Индия, Китай и Америка выглядели аналогично. Отдельными аномалиями вроде отсутствия металлов у майя, настоящей письменности в древнем Перу, существенной имущественной дифференциации захоронений в Хараппе можно было пренебречь. Но стоило приглядеться к более конкретным культурным проявлениям — и различия между цивилизациями стали гораздо чаще бросаться в глаза, нежели их сходство друг с другом.