«Омск, Зензинову, экстренная. Данное вами 23 сентября (день избрания Директории) обязательство остаётся не выполненным, напротив, осуществлено назначение, противоречащее в корне его духу. Создавшееся положение вынуждает меня задать вам двоим (Зензинову и Авксентьеву) прямой вопрос о сроке реализации обязательства. Недача вами немедленного исчерпывающего ответа общественно обяжет меня обратиться к трём членам Директории с соответствующим открытым письмом, учесть характер вашего обращения 23 сентября и смысл принятого мною на себя посредничества. В частности, на вас, Владимир Михайлович, я возлагаю личную ответственность за поведение в данном вопросе третьего члена Директории, заверения которого вы гарантировали мне,
Здесь начинался уже шантаж. Чайкин, один из членов Учредительного Собрания, черновец, угрожает Зензинову раскрыть какие-то закулисные тайны Уфимского Совещания.
В дневнике Зензинова имеется, между прочим, место, где он сознаётся, что временами испытывает тревожное беспокойство. Услышит шум, стук — и ему кажется, что уже идут «арестовать».
Он чувствовал везде врагов, переворот казался ему неизбежным. С другой стороны, в Омске упорно говорили, что переворот готовит Роговский, товарищ министра внутренних дел, который привёз с собой из Самары особую стражу, свою разведку и деньги.
Кто из двух раньше?
Рано утром меня разбудил секретарь Вологодского.
— Вы ничего не знаете?
— Нет.
— Директория арестована! Сейчас экстренное заседание Совета министров.
Еду в Совет министров. По дороге встречаю Вологодского в сопровождении только что прибывшего из Томска Гаттенбергера и большого конвоя. В здании Совета ещё не все министры, многие взволнованы. Никто ничего не знает, Вологодский не осведомляет. «Подождите, — говорит, — сразу скажу».
Приходит Колчак. Он только что прибыл с фронта, куда поехал сейчас же по назначении его министром. Рассказывает о тёплой встрече, которая ему была оказана, о тяжёлых условиях, в которых живут на фронте солдаты. Все стараются говорить о посторонних вещах.
Позже других является Михайлов. Его разыскивали. Наконец все в сборе.
Вологодский открывает заседание; рядом с ним Виноградов. Вологодский сообщает об аресте Авксентьева, Зензинова, Аргунова и Роговского, о том, что уже обнаружились очевидцы того, как полковник Красильников, один из организаторов противобольшевистских казачьих отрядов, ночью на улице спрашивал своих офицеров: «Ну что, готово?» Видели какой-то грузовик, набитый солдатами.
Что же дальше?
Воцарилось тягостное молчание. Я могу утверждать с полным убеждением, что для подавляющего большинства переворот был совершенно неожиданным. Я, например, только догадывался о подготовляющемся заговоре, потому что слышал как-то от одного офицера, что все военные были бы рады видеть вместо Директории одно лицо. И когда я спросил, есть ли такое лицо, которое пользовалось бы общим авторитетом, то он сказал: «Да, теперь есть».
Могу также с уверенностью сказать, что о перевороте ничего не знал и Колчак. Мне рассказывал впоследствии один из участников переворота, покойный ныне В.Н. Пепеляев, как происходили совещания в вагоне на ветке омского вокзала, как решено было предварительно показать адмирала Колчака на фронте, где заранее подготовлена была ему встреча, как адмиралу внушили мысль поехать и выполнили весь план в расчёте, что под влиянием выслушанного там и под впечатлением встречи он не уклонится принять на себя роль диктатора.
Совет министров был застигнут врасплох. Некоторое время в заседании царило тягостное молчание.
Первым взял слово министр продовольствия Зефиров. «Я думаю о политике, — сказал он, — прежде всего с точки зрения рубля, которым оперирую как покупатель. В интересах этого рубля я желал бы, чтоб сейчас же было выяснено, кому же принадлежит теперь власть».